— Боюсь, что да.
— Сколько свидетелей?
— Всего один.
— И кто он? Честный человек?
— Без сомнения, Гай Марий. Это контубернал по имени Публий Клавдий Пульхр, — ответил Цинна.
— Ох уж эта семейка, — проворчал Марий. — Один из них известен тем, что питает недобрые чувства решительно ко всем и поэтому плохо продвигается по службе. К тому же Пульхры бедны, как апулийские пастухи. И как ты при этом можешь утверждать, что свидетель не вызывает сомнений?
— Все потому, что этот Клавдий не типичен для своей семьи, — сказал Цинна, решив лишить Мария надежды. — Его репутация в палатке контуберналов и в штабе Луция Катона безупречна. Ты сам это поймешь, когда встретишься с ним. Юноша в высшей степени лоялен по отношению к своим товарищам; он — старший среди них. Он питал истинную привязанность к твоему сыну. И, должен добавить, одобряет действия твоего сына. Луций Катон не был популярен даже в своем штабе, не говоря уж об армии.
— Однако Публий Клавдий обвинил моего сына.
— Он только выполнил свой долг.
— О, я понял! Лицемерный педант.
Однако Цинна возразил:
— Нет, Гай Марий, он не таков. Умоляю тебя, взгляни на это дело как командующий, а не как отец! Этот юноша, Пульхр, — тип римлянина в чистом виде, как по чувству служебного долга, так и по осознанию долга перед семьей. И он выполнил свой долг, хотя это ему было не по душе. Истинная правда!
Когда Марий с трудом поднялся на ноги, стало заметно, что он очень устал. Было также ясно, что он уже привык делать это без посторонней помощи, но передвигаться без юного Цезаря пока еще не мог. Незаметный Луций Декумий вынырнул из-за правого плеча Мария, стал рядом с ним и прокашлялся. По его глазам, устремленным на Цинну, было видно, что ему есть что сказать.
— Ты хочешь о чем-то спросить? — сказал Цинна.
— Прошу прощения, Луций Цинна, слушание дела по обвинению Мария-младшего состоится завтра?
Цинна посмотрел удивленно:
— Не обязательно. Оно может состояться и послезавтра.
— Тогда, если ты не возражаешь, пусть это случится послезавтра. Когда Гай Марий проснется завтра — не слишком рано, — нам придется заняться упражнениями. Он провел очень много времени, сидя согнувшись в повозке, ты понимаешь. — Декумий старался говорить медленно и произносить слова правильно. — Сейчас основное упражнение для него — верховая езда, три часа в день. Завтра он тоже поедет верхом, ты понимаешь. Ему также должна быть предоставлена возможность лично познакомиться с этим контуберналом, Публием Клавдием. Марий-младший обвиняется в серьезном преступлении, и человек такой значимости, как Гай Марий, должен убедиться во всем сам, не так ли? Думаю, что неплохо было бы, если бы Гай Марий встретился с этим контуберналом Публием Клавдием… в неофициальной обстановке, а не в этом шатре. Никто из нас не хочет, чтобы события оказались еще ужаснее, чем есть на самом деле. Поэтому было бы неплохо, если бы ты организовал завтра утром конную прогулку и в ней приняли бы участие все контуберналы, включая и Публия Клавдия.
Цинна нахмурился, подозревая, что его втягивают в нечто такое, о чем он мог бы потом сожалеть. Мальчик, стоявший с левой стороны от Мария, одарил Цинну очаровательной улыбкой и подмигнул ему.
— Прости, пожалуйста, Луция Декумия, — проговорил юный Цезарь. — Он наиболее преданный клиент моего дяди. Но также и его тиран! Единственный способ осчастливить его — приноровиться к его манере.
— Я не могу позволить Гаю Марию вести частные разговоры с Публием Клавдием до слушания дела, — грустно произнес Цинна.
Марий стоял, с оскорбленным видом наблюдая этот обмен репликами. Наконец он повернулся к Луцию Декумию и юному Цезарю с таким подлинным гневом, что Цинна испугался, не случился бы со старым солдатом новый удар.
— Что за чушь? — прогремел Марий. — Мне незачем встречаться с этим образцом юношеских достоинств и верности долгу, Публием Клавдием, ни при каких обстоятельствах! Все, что мне нужно, — это увидеться с моим сыном и присутствовать на слушании его дела!
— Хорошо, хорошо, Гай Марий, только не надо так волноваться, — попросил Луций Декумий елейным голосом. — После прекрасной конной прогулочки завтра утром ты будешь чувствовать себя много лучше.
— О, избавьте меня от опеки этих идиотов! — выкрикнул Марий, выбираясь из шатра без посторонней помощи. — Где мой сын?
Юный Цезарь задержался в шатре, а Луций Декумий погнался за разъяренным Марием.
— Не обращай внимания, Луций Цинна, — сказал мальчик, улыбаясь своей чудесной улыбкой. — Они все время ссорятся, но Луций Декумий прав. Завтра Гай Марий должен отдохнуть и выполнить все необходимые упражнения. Это для него очень нелегкое дело. И мы все обеспокоены, как бы не нарушить процесс его выздоровления.
— Да, понимаю, — ответил Цинна, по-отечески похлопав мальчика по плечу. — Теперь мне надо отвести Гая Мария к его сыну.
Он вынул горящий факел из подставки и направился наружу, туда, где маячил массивный силуэт Мария.
— Твой сын там, Гай Марий. Для порядка я до рассмотрения дела заключил его в моей личной палатке. Он находится под охраной, и с ним не разрешено разговаривать никому.
— Ты понимаешь, конечно, что твое слушание не будет окончательным, — сказал Марий, когда они шли между двумя рядами палаток. — Если оно закончится не в пользу моего сына, я буду настаивать, чтобы его судили равные ему в Риме.
— Пожалуй, так, — согласился Цинна.
Когда отец и сын встретились, Марий-младший посмотрел на Мария-старшего несколько испуганно, но внешне, казалось, вполне владел собой. Пока не увидел Луция Декумия и юного Цезаря.
— Зачем ты привел сюда этих несчастных? — спросил он.
— Потому что я не мог проделать этот путь один, — пояснил Марий, бесцеремонным кивком отпуская Цинну, после чего позволил усадить себя на единственное кресло, стоявшее в маленькой палатке. — Итак, мой сын, твой характер довел тебя до крупных неприятностей, — начал Марий, не слишком интересуясь тем, что мог бы ответить ему сын.
Марий-младший смотрел на отца с явным смущением. Казалось, он ожидает какого-то сигнала, которого отец все не подавал. Затем юноша издал всхлипывающий вздох и произнес:
— Я не делал этого.
— Хорошо, — согласился Марий. — Держись своих слов, и все будет в порядке.
— Будет ли, отец? Как это может быть? Публий Клавдий присягнет в том, что это сделал я.
Марий вдруг встал с видом чрезвычайно огорченного человека.
— Если ты будешь настаивать на своей невиновности, сын мой, обещаю тебе, что с тобой ничего не случится. Совершенно ничего.
Марий-младший немного успокоился. Он понял, что ему наконец подан сигнал.
— Ты намерен все устроить, не так ли?
