— Когда вы с Гаем Марием собираетесь войти в город? — спросил Катул Цезарь Цинну, когда обе договорившиеся стороны готовились расстаться.
Прежде чем Цинна успел ответить, Гай Марий презрительно фыркнул:
— Луций Цинна как законный консул может войти, когда пожелает. Но я подожду здесь со своей армией, пока обвинения против меня и моих друзей не будут аннулированы официально.
Цинна едва дождался, чтобы Метелл Пий и его эскорт начали спускаться по мосту, а затем резко обратился к Марию:
— Что ты имел в виду?
Старик сейчас более напоминал чудовище, нежели человека, и был похож на какого-нибудь Мормолиса или Ламию, злого мучителя из преисподней. Марий улыбался, его глаза сверкали сквозь завесу сдвинутых бровей, еще более густых, чем раньше, потому что у него появилась привычка постоянно их дергать.
— Мой дорогой Луций Цинна, это за Гаем Марием последовала армия, а не за тобой! Если бы не было меня, дезертиры разбежались бы во все стороны, а Октавий одержал бы победу. Подумай об этом! Если я появлюсь в Риме, будучи все еще объявленным вне закона и приговоренным к смерти, — что помешает вам с Октавием уладить все свои разногласия и довести дело в отношении меня до конца? В хорошем положении я бы оказался! Так что я лучше подожду здесь, пока консулы и Сенат — к которому я больше не принадлежу, поскольку являюсь частным лицом, — освободят меня от приговора за вымышленные преступления. Ну а теперь я спрашиваю тебя: не правда ли, это самое лучшее для Гая Мария? — и он покровительственно потрепал Цинну по плечу. — Нет, Луций Цинна, этот крошечный кусочек славы ты получишь сам. Ты войдешь в Рим один, а я останусь на месте. Со своею собственной армией, поскольку она все-таки не твоя.
— Ты хочешь сказать, — скривился Цинна, — что используешь эту армию против меня? Законного консула?
— Не унывай! До этого еще далеко, — со смехом отозвался Марий. — Скажи лучше, что эта армия больше всего озабочена тем, чтобы увидеть, как Гай Марий получит свое.
— И что же именно полагается Гаю Марию?
— В январские календы я буду новым старшим консулом. Ты, разумеется, будешь моим младшим коллегой.
— Но я не могу быть снова консулом! — тяжело выдохнул Цинна.
— Ерунда! Разумеется, можешь. Ну а теперь ступай, — сказал Марий властным тоном, каким он, вероятно, разговаривал бы с надоедливым ребенком.
Цинна отправился искать Сертория и Карбона, которые присутствовали на переговорах с Метеллом Пием, и пересказал им свой разговор с Марием.
— Только не говори, что тебя не предупреждали, — сердито фыркнул Серторий.
— Что мы можем сделать? — в отчаянии взвыл Цинна. — Ведь он прав, армия принадлежит ему!
— Только не два моих легиона, — утешительно заметил Серторий.
— Этого недостаточно, чтобы выстоять против него, — отозвался Карбон.
— Как быть? — снова простонал Цинна.
— В настоящий момент ничего делать не нужно. Пусть старик наслаждается тем, что настал его день, — молвил Карбон, — день его великолепного седьмого консульства. Мы позаботимся о нем, после того как Рим будет наш, — и он стиснул зубы.
Серторий не проронил больше ни слова — он обдумывал собственную линию поведения. Почему-то оба его союзника выглядели все посредственнее, отвратительнее и эгоистичнее, оба стали более жадными. Они заразились этой болезнью от Гая Мария и теперь были слишком заняты тем, чтобы передавать ее от одного к другому. «Что касается меня, — подумал Серторий, — то я не уверен, что мне хотелось бы принимать участие в этом жалком заговоре, в этой грязной борьбе за власть. Рим — превыше всего. Но благодаря Луцию Корнелию Сулле люди поняли, что и они могут быть превыше Рима».
* * *
Когда Метелл Пий пересказал совет Цинны относительно исчезновения Октавия самому Октавию и всем остальным, каждый уже понимал, куда ветер дует. Это была одна из тех немногих встреч, на которых присутствовал великий понтифик Сцевола, причем трудно было не заметить его отчаянного желания оставаться в тени. «Вероятно, это потому, — подумал Метелл Пий, — что он уже видит, как победа Гая Мария принимает угрожающие размеры, и помнит о том, что его дочь все еще помолвлена с Марием-младшим».
— Итак, — вздохнул Катул Цезарь, — я надеюсь, что вся наша молодежь покинет Рим прежде, чем сюда войдет Цинна. Она понадобится нам в будущем — не останутся же такие мерзавцы, как Цинна или Марий, навсегда. Однажды и Луций Сулла решит вернуться домой. — Он сделал паузу, затем продолжил: — Ну а нам, я думаю, лучше всего спрятаться в Риме и попытаться использовать свои возможности. У меня нет ни малейшего желания повторить великую одиссею Гая Мария, даже если мне при этом не будут угрожать болота в устье Лириса.
— А что ты скажешь? — Поросенок взглянул на Мамерка.
— Думаю, тебе необходимо уехать, Квинт Цецилий, — сказал Мамерк. — Но я пока останусь. Я не настолько крупная рыба в римском пруду.
— Хорошо, тогда я уеду, — решительно заявил Метелл Пий.
— И я уеду, — громко сказал старший консул Октавий.
Все, удивленные, обернулись на него.
— Я буду ждать своей участи в крепости на Яникуле, — продолжал Октавий, — пока кто-нибудь не появится, чтобы судить меня. Таким образом, если они решат пролить мою кровь, она не осквернит воздух или камни Рима.
Никто не возразил. Резня, учиненная в «день Октавия», не оставляла другого выхода.
На рассвете следующего дня Луций Корнелий Цинна, одетый в toga praetexta и сопровождаемый двенадцатью ликторами, вступил в Рим пешком, перейдя через мост, связывающий Тибрский остров с обоими берегами Тибра.
Узнав от доверенных друзей в Риме, куда отправился Гней Октавий Рузон, Гай Марций Цензорин собрал нумидийскую кавалерию и повел ее на Яникулскую крепость. Никто не приказывал ему сделать это, поскольку никто об этом и не знал, и меньше всего — сам Цинна. В том, что затеял Цензорин, была немалая доля вины Цинны; он был одним из тех среди волчьей стаи подчиненных Цинны, которые пришли к выводу, что их начальник, войдя в город, подчинится таким людям, как Катул Цезарь или великий понтифик Сцевола. Таким образом, вся кампания по возвращению Цинны к власти в городе должна была закончиться совершенно бескровно. «Но Октавий, по крайней мере, своей участи не избежит», — решил про себя Цензорин.
Найдя вход в неохраняемую крепость (Октавий распустил гарнизон), Цензорин промчался внутрь во главе пятиста отборных всадников.
Там, на крепостном форуме, сидел Гней Октавий Рузон и непреклонно качал головой в ответ на мольбы своего главного ликтора покинуть это место. Услышав стук множества копыт, Октавий повернулся и принял соответствующую позу в своем курульном кресле, за спинкой которого дрожали побелевшие от страха ликторы.
Гай Марций Цензорин не обращал внимания на сопровождающих и присутствующих. Обнажив меч, он слез с лошади, поднялся по трибунальным ступеням, подошел к тому месту, где спокойно сидел Октавий, и запустил пальцы левой руки в его волосы. Один мощный рывок — и старший консул, который не сопротивлялся, упал на колени. И пока потрясенные ликторы беспомощно взирали на происходящее, Цензорин схватил меч обеими руками и со всей силой обрушил его на обнаженную шею Октавия.
