— Зато он легко отделался, госпожа, — заявил Афинодор Сикул. — Ни ушибов, ни синяков. — По лицу лекаря-грека скользнула улыбка. — Но если он и впредь будет вести себя так же, как при родах, то поостерегитесь, госпожа: из него вырастет трудный человек.
Ливия Друза была слишком измучена, чтобы выдавить что-либо еще, кроме призрачной улыбки. Впервые она поймала себя на мысли, что детей ей, пожалуй, хватит.
Прошло несколько дней, прежде чем другие дети получили дозволение увидеть мать. Все это время Кратипп самостоятельно заправлял в доме, хозяйкой которого была теперь Ливия Друза.
Как можно было предвидеть, Сервилия не пошла дальше дверей, отказавшись признавать нового брата. Лилла, испытавшая в эти несколько дней сильное влияние старшей сестры, сперва держалась поодаль, но потом уступила матери и принялась целовать крохотное существо, свернувшееся калачиком у матери на руках. Порция, именуемая в доме Порцеллой, была еще слишком мала (ей был год и два месяца), чтобы участвовать в церемонии, зато трехлетний Цепион впал в восторженное состояние: он не мог налюбоваться на новорожденного братишку, ему хотелось держать малыша в руках, баюкать, целовать.
— Он будет моим, — пообещал Цепион, отбиваясь от няньки, попытавшейся унять его.
— Отдаю его тебе, Квинт, — сказала Ливия Друза, возблагодарившая судьбу за то, что хоть один из родственников Катона-младшего проникся к нему чувствами. — Ты будешь за него отвечать.
Отказываясь двигаться дальше, Сервилия все же не отходила от двери. Когда Лилла и Цепион удалились, она приблизилась к кровати, насмешливо взирая на мать, словно находя чудовищное удовлетворение в ее измождении.
— Ты умрешь, — молвила она с чувством превосходства.
У Ливии Друзы перехватило дыхание.
— Глупости! — отрезала она.
— Нет, умрешь! — настаивала десятилетняя мучительница. — Раз я этого пожелала, значит, это сбудется. Так же получилось с тетей Сервилией, когда я пожелала ей смерти.
— Говорить такое — глупо и бесчеловечно, — ответила ее мать, сердце которой бешено билось. — Одного желания мало, чтобы что-то произошло, Сервилия. Если что-то получается так, как ты пожелала, то это не больше чем совпадение. Судьба и Фортуна определяют нашу участь, при чем тут ты? Ты еще слишком мала, чтобы они обращали на тебя внимание.
— Все равно ты меня не переубедишь. У меня дурной глаз: когда я желаю людям смерти, они умирают, — радостно объяснила девочка и упорхнула.
После ее ухода Ливия Друза закрыла глаза. Она плохо себя чувствовала с той самой минуты, как родился Катон-младший. И все же она не могла поверить, что в этом есть вина Сервилии. Во всяком случае, она убеждала себя в этом изо всех сил.
Однако день за днем ей становилось все хуже. Для Катона-младшего пришлось найти кормилицу, и его забрали у матери. Маленький Цепион получил возможность хлопотать над братиком.
— Я опасаюсь за ее жизнь, Марк Ливий, — предупредил Друза Афинодор Сикул. — Кровотечение не слишком сильное, однако оно никак не останавливается. У нее жар, вместе с кровью из нее выходит гной.
— О, что же такое творится с моей жизнью! — вскричал Друз, утирая слезы. — Почему все вокруг умирают?
На этот вопрос он не получил ответа. Друз не поверил в дурной глаз Сервилии, о котором ему поведал ненавидящий девочку Кратипп. Тем временем состояние Ливии Друзы ухудшалось.
Друз горестно подумал, что самое худшее — это то, что все остальные женщины в доме — рабыни. Катон Салониан проводил с женой почти все время, зато Сервилию приходилось не пускать к ней; Друзу и Катону казалось, что Ливия Друза ищет кого-то и не может найти. Уж не Сервилию ли, покойную жену Друза? При этой мысли Марк Ливий снова разрыдался.
* * *
На следующий день он отправился с визитом в дом, где не бывал никогда прежде: дом принадлежал Мамерку Эмилию Лепиду Ливиану, его брату. Правда, отец уверял Друза, что Мамерк ему не сын. Сколько лет минуло с тех пор! Примут ли его здесь?
— Я хочу поговорить с Корнелией, — заявил он.
Привратник, уже разинувший рот, чтобы сообщить, что хозяин отсутствует, не издал ни звука и только кивнул. Друз был проведен в атрий и приготовился ждать.
Он не узнал пожилую женщину, появившуюся перед ним: ее седые волосы были связаны в небрежный пучок, одежда была подобрана кое-как, без учета цветовой гаммы, тело обрюзгло, лицо показалось Друзу отталкивающим. Друз догадался, кого она ему напоминает: бюсты Сципиона Африканского, во множестве усеивающие Форум. Удивляться не приходилось: она состояла с ним в близком родстве.
— Марк Ливий? — спросила она глубоким, мелодичным голосом.
— Да, — отозвался он, не зная, как продолжать.
— Как ты похож на отца! — молвила пожилая матрона без тени неприязни. Присев на край ложа, она указала ему на кресло. — Присядь и ты, сын.
— Наверное, ты недоумеваешь, что привело меня сюда, — проговорил он, борясь с комком в горле. Лицо его перекосилось, он отчаянно старался не разрыдаться в ее присутствии.
— Что-то очень серьезное, — ответила она, — в этом нет сомнений.
— Сестра… Она умирает.
Корнелия изменилась в лице и тут же встала.
— Значит, нам нельзя терять времени, Марк Ливий. Дай только скажу невестке, что происходит, — и я в твоем распоряжении.
Для него стало новостью, что у нее есть невестка; наверное, она в свою очередь не знает, что он овдовел. Брата Мамерка он знал в лицо, поскольку иногда видел его на Форуме, однако они никогда не разговаривали. Разница в возрасте в десять лет означала, что Мамерк еще слишком молод для сенатора. Однако он вроде бы женат…
— Значит, у тебя есть невестка, — сказал он матери, выходя из дому следом за ней.
— С недавних пор, — ответила Корнелия неожиданно бесцветным голосом. — В прошлом году Мамерк женился на одной из дочерей Аппия Клавдия Пульхра.
— Моя жена умерла, — резко сказал Друз.
— Слыхала. Мне надо было тебя навестить — прости, что я не сделала этого. Просто я подумала, что меня вряд ли захотят увидеть в минуту скорби, а я — женщина гордая. Даже слишком.
— Наверное, мне надо было прийти к тебе самому.
— Может быть.
— Мне это и в голову не пришло.
Корнелия горько усмехнулась:
— Тебя можно понять. Однако забавно, что ты способен пасть ради сестры, но не ради самого себя.
— Так принято. По крайней мере, в нашем кругу.
— Как долго осталось жить моей дочери?
— Мы ничего не знаем. Врачи говорят, что она протянет еще совсем немного, однако она не поддается. Но при этом ее обуревает страх. Не знаю, что ее так пугает. Ведь римляне не страшатся смерти.
— Просто мы убеждаем себя в этом, Марк Ливий. Однако за показным бесстрашием всегда кроется ужас перед неведомым.
