— Да нет же! — рассудительным тоном возразил он. — У него д-д-друзья среди лузитан, и он очень силен западнее реки Бетис. Н-н-но у тебя хорошие губернаторы в обеих испанских провинциях.
— Ты так думаешь? — спросил Сулла, уголки его губ опустились. — Уже нет! Мне как раз сообщили, что Серторий нанес поражение Луцию Фуфидию, после того как этот дурак навязал ему бой. Четыре легиона! Фуфидий не смог побить Сертория, у которого было всего семь тысяч солдат, только треть которых — римляне!
— Он п-п-привез римлян с собой из Мавретании прошлой весной, конечно, — сказал Метелл Пий. — Остальные — лузитане?
— Дикари, дорогой Поросенок! Не стоят гвоздя на подошве римского сапога! Но оказались способными разбить Фуфидия!
— О… Edepol!
По какой-то причине, которой Поросенок не понял, это вполне пристойное ругательство заставило Суллу громко рассмеяться. Прошло какое-то время, прежде чем диктатор сумел овладеть собой и снова заговорил о Квинте Серторий:
— Послушай, Поросенок, я давно знаю Квинта Сертория. И ты тоже. Если бы Карбон удержал его в Италии, я мог бы и не победить у Квиринальских ворот, потому что еще задолго до этого потерпел бы поражение. Серторий по меньшей мере равен Гаю Марию, а Испания — его старое излюбленное место. Когда Луск выгнал его из Испании в прошлом году, я надеялся увидеть этого никудышного человека мавретанским наемником, чтобы он не досаждал нам больше. Но мне стоило знать лучше. Сначала он отобрал Тингис у царя Аскала, потом убил Пакциана и украл его римских солдат. Теперь он вернулся в Дальнюю Испанию и занимается тем, что разбавляет лузитанами великолепные римские войска. Необходимо, чтобы ты поехал управлять Дальней Испанией — прямо с начала нового года, а не весной. — Сулла взял лист и весело помахал им в сторону Метелла Пия. — У тебя будут восемь легионов! По крайней мере, для восьми легионов мне не придется искать земли. И если ты уедешь в конце декабря, можешь отправиться морем прямо в Гадес.
— Большая команда, — сказал великий понтифик, искренне довольный.
Он был совсем не против уехать из Рима, чтобы принять участие в длительной кампании, даже если это означало, что ему предстоит сразиться с Серторием. Никаких религиозных церемоний, никаких бессонных ночей, полных тревоги: вдруг язык подведет его. Он знал, что, как только уедет из Рима, его заикание исчезнет — так всегда случалось.
— А кого ты пошлешь управлять Ближней Испанией? — поинтересовался Метелл Пий.
— Думаю, Марка Домиция Кальвина.
— Не Куриона? Он х-х-хороший военачальник.
— Куриона я предполагаю послать в Африку. Кальвин лучше поддержит тебя в главной кампании, дорогой Поросенок. Курион слишком независим в своих решениях.
— Понимаю, что ты имеешь в виду.
— Кальвину можно дать еще шесть легионов. Всего — четырнадцать. Достаточно, чтобы укротить Сертория!
— Никаких сомнений! — тепло сказал Поросенок. — Н-н-не бойся, Луций Корнелий! Испания в б-б-безопасности!
Сулла снова засмеялся:
— Почему меня это беспокоит? Право, не знаю. Я уже буду мертв, когда ты вернешься.
Метелл Пий вскинул руки в протестующем жесте:
— Нет! Ерунда! Ты же еще не так стар!
— Мне было предсказано, что я умру в зените славы и власти, — произнес Сулла без страха и сожаления. — В следующем квинктилии я уже не буду диктатором, Пий, и удалюсь в Мизены, чтобы провести там последние, славные, разгульные дни. Это продлится недолго, но я буду радоваться каждому моменту оставшейся мне жизни!
— Пророки не римляне, — сурово возразил Метелл Пий. — Мы оба знаем, что большей частью пророчества их не оправдываются.
— Но только не в этом случае, — твердо сказал Сулла. — Тот прорицатель — халдей, предсказатель парфянского царя.
Считая это более разумным, Метелл Пий переключился с разговора о предсказаниях на обсуждение предстоящей кампании.
* * *
Если говорить правду, Сулла выполнял свои обязанности уже по инерции. Законодательный поток иссяк, новая конституция казалась прочной, способной выстоять даже после его ухода. Распределение земель ветеранам дошло до такой стадии, когда сам Сулла мог отстраниться от этого дела, и город-крепость Волатерры наконец-то пал. Только Нола — старейший и самый непримиримый враг среди городов Италии — все еще выступала против Рима.
Сулла сделал все, что мог, и пропустил очень мало. Сенат был покорен, народные собрания фактически бессильны, плебейские трибуны превратились в фигуры чисто номинальные, его суды оказались популярны и доказали свою эффективность, а будущим губернаторам крылья подрезаны. Казна полна, ее чиновники под страхом наказания обязаны отчитываться в тратах финансов. Если сословие всадников не посчитало достаточным уроком потерю тысячи шестисот человек, павших жертвами проскрипций, Сулла растолковал им свою позицию дополнительно, лишив всадников, владевших общественной лошадью, всех их социальных привилегий. А потом распорядился, чтобы все, кто был отправлен в ссылку по решению суда, состоявшего из всадников, вернулись домой.
Конечно, у Суллы имелись и капризы. Например, женщины снова пострадали, когда он запретил вторичный брак тем, кто изменил мужу. Азартные игры всех видов (он их ненавидел) были запрещены, кроме борьбы и состязаний в ходьбе, которые не привлекали много зрителей, как хорошо было известно Сулле. Но его главным капризом оказались чиновники, которых он презирал как недисциплинированных, неряшливых, ленивых и продажных. Поэтому диктатор отрегулировал все аспекты работы секретарей, писарей, бухгалтеров, глашатаев, ликторов, курьеров, обслуживающий персонал жрецов, номенклаторов — людей, которые напоминали другим людям забытые имена, а также чиновников, обязанности которых не были строго определены, кроме того, что они были аппариторами — низшими техническими служащими, состоящими при государственных чиновниках. Никто из этих людей не должен знать заранее, кому они будут служить, когда новые магистраты вступят в должность. Ни один судья не имел права просить себе в штат определенных чиновников. За три года до выборов вопрос будет решаться жребием, и ни одна группа аппариторов не может постоянно служить одному и тому же магистрату.
Сулла нашел новые способы досадить Сенату. Он уже запретил сенаторам шумную демонстрацию протеста или одобрения и изменил порядок выступления. Теперь Сулла записал на табличке закон, который серьезно влиял на доходы «определенных нуждающихся сенаторов», ограничив сумму, которую провинциальные делегации могли тратить, когда приезжали в Рим, чтобы петь дифирамбы экс-губернатору. Это означало, что означенные делегации не смели больше давать взятки «определенным нуждающимся сенаторам».
Это была полная программа законов, которые касались каждого аспекта общественной жизни Рима, а также личной жизни римлян. Каждый римлянин знал, сколько ему разрешено потратить, сколько получить, сколько заплатить в казну, на ком жениться, где его будут судить и за что. Огромная работа, но выполнена, казалось, легко. Всадников принижали, а героев войн поднимали все выше и выше. Плебейское собрание и его трибуны тоже были лишены прежних прав, но Сенат набирал силу. Близкие родственники проскрибированных были лишены прав, но таких людей, как Помпей Магн, активно выдвигали. Адвокаты, которые пользовались успехом в народных собраниях (например, Квинт Гортензий), уже не так были популярны, а те, кто защищал обвиняемых в новых судах (такие, как Цицерон), пользовались большим успехом.
