Здесь можно использовать только слова.
— Я поклялся восстановить надлежащие этические нормы mos maiorum в религии, — сказал Сулла. — Рим будет чтить своих богов и заботиться о них так, как он это делал на заре Республики. Юпитер Наилучший Величайший недоволен. Тобой или, точнее, твоей женой. Ты — его специальный жрец, и твоя жена — неотделимая часть твоего служения. Ты должен отделаться от этой неприемлемой жены, взять другую. Ты должен развестись с дочерью Цинны, неримлянкой.
— Нет, — сказал Цезарь.
— Тогда мне придется найти другое решение.
— Могу предложить одно, — тут же сказал Цезарь. — Пусть Юпитер Величайший сам разведется со мной. Аннулируй мой фламинат.
— Я мог бы это сделать как диктатор, если бы не вовлек жрецов в это дело. Я связан их решением.
— В таком случае получается, — спокойно сказал Цезарь, — что мы зашли в тупик, да?
— Нет. Есть еще один выход.
— Убить меня.
— Именно.
— И кровь фламина Юпитера будет на твоих руках, Сулла.
— Нет, если тебя убьет кто-то другой. Я не согласен с греческой метафорой, Гай Юлий Цезарь. И наши римские боги тоже. Вину нельзя переложить на другого.
Цезарь обдумал его слова.
— Похоже, ты прав. Если ты прикажешь убить меня кому-то другому, вина падет на того человека. — Он поднялся с кресла, сразу став выше Суллы. — Тогда наш разговор окончен.
— Окончен. Если ты не передумаешь.
— Я не разведусь с женой.
— Тогда я прикажу убить тебя.
— Если сможешь, — сказал Цезарь и вышел.
— Ты забыл свои laena и apex, жрец! — крикнул ему вслед Сулла.
— Сохрани их для следующего фламина Юпитера.
* * *
Цезарь заставил себя идти домой медленно, гадая, как скоро Сулла придет в себя. То, что диктатор выбит из колеи, он увидел сразу. Очевидно, немногие осмеливались бросить вызов Луцию Корнелию Сулле.
Воздух был морозный, было очень холодно, хотя и выпал снег. А детский жест — швырнуть плащ — лишил Цезаря последней защиты от холода. А-а, неважно. Не умрет же он, пока идет от Палатина до Субуры. Намного важнее, как поступить дальше. Ибо Сулла прикажет его убить, в этом Цезарь нисколько не сомневался. Он вздохнул. Можно было бы сбежать. Хотя молодой Цезарь знал, что может постоять за себя, он не строил иллюзий относительно того, кто из них победит, если он останется в Риме. Победит, конечно, Сулла. Однако в распоряжении Цезаря был по меньшей мере один день. Диктатор, как и любой другой человек, находился во власти медленно работающей бюрократической машины. Он еще должен переговорить с одной из тех групп ничем не приметных людей, а для этого ему придется выкроить время в своем загруженном графике. Его вестибюль, как успел заметить Цезарь, полон клиентов, а не оплачиваемых убийц. Жизнь в Риме совсем не похожа на греческую трагедию: никаких пылких речей не произносят перед людьми, рвущимися вперед, точно свора собак на поводке. Когда Сулла найдет время, он отдаст приказ. Но не сейчас.
Когда Цезарь вошел в квартиру матери, он весь посинел от холода.
— Где твоя одежда? — ахнула Аврелия.
— У Суллы, — еле выговорил он онемевшими губами. — Я оставил ее для следующего фламина Юпитера. Мама, он сам показал мне, как можно избавиться от этого!
— Расскажи, — попросила она, усаживая сына возле жаровни.
Он рассказал.
— О Цезарь, почему? — воскликнула Аврелия, когда он закончил свой рассказ.
— Да ладно, мама, ты же сама знаешь почему. Я люблю свою жену. Это прежде всего. Все эти годы она жила с нами и смотрела на меня в ожидании внимания, какого не пожелали ей уделить ни отец, ни мать. Она всегда считала меня самым чудесным, что было в ее маленькой жизни. Как я могу отказаться от нее? Ведь она же дочь Цинны! Нищая! И даже больше не римлянка! Мама, я не хочу умирать. Лучше уж быть фламином Юпитера. Но есть вещи, за которые стоит умереть. Принципы. Обязанности римлянина-аристократа, которые ты прививала мне с такой бескомпромиссной настойчивостью. Я отвечаю за Цинниллу. Я не могу бросить ее! — Цезарь пожал плечами, повеселел. — Кроме того, это для меня выход. Раз я отказываюсь развестись с Цинниллой, следовательно, я неугоден Великому Богу в качестве его жреца. Поэтому я должен продолжать стоять на своем.
— До тех пор, пока Сулла не прикажет тебя убить.
— Это в руках Великого Бога, мама, ты знаешь. Я верю, что Фортуна дала мне случай и что я должен воспользоваться им. Мне только нужно дожить до того дня, когда Сулла умрет. Как только он умрет, ни у кого не хватит смелости убить фламина Юпитера. И Коллегия будет вынуждена снять с меня эти жреческие оковы. Мама, я не верю, будто Юпитер Величайший хочет, чтобы я оставался его специальным жрецом. Я верю, что у него для меня найдется другая работа, которая принесет Риму больше пользы.
Аврелия больше не спорила.
— Деньги. Тебе нужны будут деньги, Цезарь. — Она провела рукой по волосам, как всегда делала, когда пыталась разобраться в финансах. — Тебе потребуется более двух талантов серебром, потому что такова цена оглашенного человека. Если тебя найдут там, где ты спрячешься, ты должен будешь заплатить значительно больше двух талантов, чтобы информатор отпустил тебя. Трех талантов хватит, чтобы откупиться, и еще останется на что жить. Теперь другой вопрос: смогу ли я найти три таланта, не обращаясь к банкирам? Семьдесят пять тысяч сестерциев… Десять тысяч есть у меня в комнате. Сейчас наступил срок уплаты ренты, и я смогу собрать ее. Когда жильцы узнают, зачем мне срочно понадобились деньги, они уплатят. Они любят тебя, хотя почему они должны тебя любить, не знаю. Ты очень трудный ребенок и упрямый! Гай Матий может знать, где достать еще. И думаю, Луций Декумий держит у себя под кроватью горшок со своей неправедной добычей….
И Аврелия ушла, продолжая что-то говорить на ходу. Цезарь вздохнул, встал с кресла. Пора готовиться к побегу. А до этого нужно еще поговорить с Цинниллой, объяснить ей.
Он послал управляющего Евтихия за Луцием Декумием и позвал Бургунда.
Старый Гай Марий завещал Бургунда Цезарю. В то время Цезарь сильно подозревал, что он сделал это, вбив последнее звено в цепях фламината, которыми он связал Цезаря по рукам и ногам. Если каким-либо образом Цезарь перестанет быть специальным жрецом Юпитера, Бургунд должен убить его. Но конечно, Цезарь, обладавший неотразимым обаянием, вскоре сделал Бургунда своим человеком. В этом ему крайне помогло то обстоятельство, что рослая служанка матери из племени арвернов, Кардикса, вцепилась в Бургунда просто мертвой хваткой. Этот германец из племени кимбров в возрасте восемнадцати лет попал в плен после сражения при Верцеллах. Теперь ему было тридцать семь, Кардиксе — сорок пять. Сколько еще она сможет приносить по сыну ежегодно? Это стало семейной шуткой. На данный момент сыновей родилось уже пятеро. Оба, и Бургунд, и Кардикса, были отпущены на волю, когда Цезарь надел тогу мужчины. Но этот акт освобождения ничего не изменил, кроме гражданского статуса супругов, который теперь стал римским (они были занесены в списки городской трибы Субуры, но их голоса практически не имели никакой цены). Аврелия, которая всегда была экономной и скрупулезно справедливой, постоянно выплачивала Кардиксе разумное жалованье и считала, что Бургунду тоже полагается хорошее вознаграждение за труды. Все думали, что супруги копят эти деньги для своих сыновей, поскольку еда и жилье были им обеспечены.
