— Ни нахала, ни галла! — крикнул Курион.
Все покатились со смеху.
Некоторое время собрание проходило весело, но ничего важного не говорилось. Прислуги в комнате не было, кроме двух служанок, которые стояли позади ложа Помпеи и Паллы. Обе служанки принадлежали Помпее: младшая, Дорис, — ее собственная, а старшая, Поликсена, — ценный сторожевой пес Аврелии. Все члены «Клуба Клодия» отлично знали, что все услышанное Поликсеной по возвращении в Общественный дом дословно передается Аврелии. А это было неприятно. Много собраний проходило без Помпеи, то ли потому, что замышляемая неприятность не предназначалась для ушей матери великого понтифика, то ли потому, что кто-нибудь опять предлагал исключить Помпею из «Клуба». Но имелась одна причина, по которой Помпея продолжала присутствовать на собраниях: бывало, членам «Клуба» как раз требовалось, чтобы Аврелия, этот строгий и очень влиятельный столп общества, получила определенную информацию.
Но сегодня Публий Клодий не выдержал.
— Помпея, — жестко обратился он к супруге Цезаря, — эта старая шпионка позади тебя отвратительна! Здесь не происходит ничего такого, о чем не может знать весь Рим, но я против шпионов, а это значит, что мне приходится быть против тебя! Ступай домой и забери отсюда свою противную шпионку!
Ясные, поразительно зеленые глаза Помпеи наполнились слезами, губы задрожали.
— О, пожалуйста, Публий Клодий! Пожалуйста!
Клодий отвернулся.
— Иди домой! — повторил он.
Пока Помпея поднималась с ложа, надевала туфли и выходила из комнаты, стояла тишина. За женой Цезаря последовала Поликсена с обычным деревянным выражением лица и Дорис, недовольно посапывая.
— Это было грубо, Публий, — упрекнула брата Клодия, когда они ушли.
— Доброта — не то качество, которое я ценю! — огрызнулся Клодий.
— Она же внучка Суллы!
— Мне наплевать, будь она хоть внучкой Юпитера! Мне до смерти надоело мириться с присутствием Поликсены!
— Кузен Гай — не дурак, — сказал Антоний. — К его жене, Клодий, ты и близко не подойдешь. При ней всегда отирается кто-нибудь вроде Поликсены.
— Я знаю это, Антоний!
— У него самого весьма богатый опыт, — ухмыльнулся Антоний. — Не сомневаюсь, что ему известны все до единой хитрости, как наставлять рога мужьям. — Он вздохнул, довольный. — Он — северный ветер, который проветривает нашу душную семью! У него больше побед над женщинами, чем у Аполлона.
— Я не хочу наставлять рога Цезарю. Я только хочу отделаться от Поликсены! — проворчал Клодий.
Вдруг Клодия захихикала:
— Ну, теперь, когда Глаза и Уши Рима ушли, я могу рассказать вам, как прошел обед у Аттика вчера вечером.
— Наверное, тебе там очень понравилось, дорогая Клодия, — сказал Попликола-младший. — Гости были такие чопорные.
— Именно. Особенно в присутствии Теренции.
— Тогда почему о нем стоит говорить? — раздраженно спросил Клодий, еще не успокоившийся после ухода Поликсены.
Клодия перешла на шепот, чтобы придать своим словам больше значительности.
— Меня усадили напротив Цицерона! — объявила она.
— И как ты не умерла от восторга? — осведомилась Семпрония Тудитана.
— Как он не умер от восторга, ты хочешь сказать!
Все повернулись к ней.
— Клодия, не может быть! — воскликнула Фульвия.
— Конечно может, — самодовольно заявила Клодия. — Он рухнул к моим ногам, как инсула при землетрясении.
— И Теренция видела?
— Ну, она сидела лицом к lectus imus, спиной к нам. Да, благодаря моему другу Аттику Цицерон выскользнул из ошейника.
— И что произошло? — спросил Курион, заливаясь смехом.
— Я весь обед флиртовала с ним, вот что произошло. Я вертелась и вовсю строила глазки, и ему это нравилось! Не говоря уже обо мне. Он сказал мне, что и не знал, что в Риме есть такая начитанная женщина. Это он сказал после того, как я процитировала нового поэта, Катулла. — Она повернулась к Куриону. — Ты читал его? Великолепный!
Курион вытер глаза.
— Я даже не слышал о нем.
— Он совершенно новый. Аттик, конечно, его уже опубликовал. Он из Италийской Галлии, что по ту сторону Пада. Аттик говорит, что он собирается в Рим. Я не могу дождаться, когда познакомлюсь с ним!
— Возвращаясь к Цицерону, — сказал Клодий, предвкушая свое выступление на Форуме, — каков он в муках любви? Честно говоря, я не думал, что он способен на такое.
— Очень глупый и игривый, — ответила Клодия скучным голосом. Она перевернулась на спину на ложе и дрыгнула ногами. — Отец отечества превратился в сводника из комедии Плавта. Поэтому и было так смешно. Я просто подстрекала его, чтобы он все больше и больше выставлял себя дураком.
— Ты злая женщина, — сказал Децим Брут.
— Теренция тоже так подумала.
— Ого! Значит, она заметила?
— Спустя некоторое время заметили все. — Клодия премило сморщила носик. — Чем больше он увлекался мной, тем громогласнее и глупее становился. Аттика просто парализовало от смеха. — Она театрально содрогнулась. — А Теренция так и застыла от ярости. Бедный старый Цицерон! Кстати, почему мы считаем его старым? Но повторяю: бедный старый Цицерон! Думаю, не успели они дойти до выхода, как она зубами вцепилась ему в шею!
— Ни во что другое ей было не вцепиться, — промурлыкала Семпрония Тудитана.
Взрыв хохота заставил улыбнуться даже слуг на кухне Фульвии в дальнем конце сада — какой веселый дом!
Вдруг веселье Клодии изменило направление. Она выпрямилась и озорно посмотрела на своего брата.
— Публий Клодий, ты ведь готов к какой-нибудь забавной проказе?
— Это так же верно, как то, что Цезарь — римлянин!
На следующее утро Клодия появилась у входа в жилище великого понтифика. Ее сопровождало несколько женщин, входящих в «Клуб Клодия».
— Помпея дома? — спросила она у Евтиха.
— Она принимает, госпожа, — ответил управляющий, кланяясь и впуская их в дом.
Гостьи стали подниматься по лестнице, а Евтих поспешил к своим делам. Нет необходимости звать Поликсену. Молодого Квинта Помпея Руфа не было в Риме, так что мужчин среди визитеров не будет.
Было ясно, что Помпея провела ночь в слезах: веки распухли, покраснели, вид скорбный. При виде Клодии и других она вскочила.
— О, Клодия, я думала, что никогда больше вас не увижу! — воскликнула Помпея.
— Дорогая моя, я никогда не поступила бы так с тобой! Но ты ведь не можешь винить моего брата! Поликсена обо всем рассказывает Аврелии.
— Я знаю, знаю! Мне так жаль, но что я могу сделать?
