— Может быть, и сумасшедший, мама. Это древний род. Очень много браков заключалось между родственниками. Клавдии Пульхры всегда выкидывали номера. Их никогда не уважали. Вспомни того Клавдия Пульхра, который утопил священных цыплят, а потом проиграл сражение у Дрепаны во время нашей первой войны с Карфагеном. Не говоря уже о том, что он посадил свою дочь-весталку в триумфальную колесницу! Странный народ, эти Клавдии, умный, но неуравновешенный. Я думаю, и Клодий такой же.
— Осквернить Bona Dea — намного хуже, чем осквернить весталку.
— Ну, по словам Фабии, он и это пытался сделать. Но когда это ему не удалось, он обвинил Катилину. — Цезарь вздохнул, пожал плечами. — К сожалению, поступки Клодия вполне осмысленны. Мы не можем назвать его безумцем и запереть.
— Его будут судить?
— Поскольку ты разоблачила его перед женами и дочерьми консуляров, мама, его надо судить.
— А Помпею?
— По словам Кардиксы, ты считаешь, она не участвовала в этом.
— Да. Такого же мнения Сервилия и ее мать.
— Поэтому слово Помпеи перевесит слово рабыни. Если, конечно, Клодий не впутает ее.
— Он не сделает этого, — жестко произнесла Аврелия.
— Почему?
— Тогда у него не будет выбора, кроме как признать, что он совершил святотатство. Клодий будет все отрицать.
— Слишком многие из вас видели его.
— С огромным количеством краски на лице. Я стерла ее, и все разглядели Клодия. Но, думаю, лучшие адвокаты Рима смогут сделать так, что большинство свидетельниц усомнятся в увиденном.
— Фактически ты хочешь сказать, что для Рима будет лучше, если Клодия оправдают.
— Да. Bona Dea принадлежит женщинам. Она не поблагодарит мужчин Рима за то, что они потребуют наказания от ее имени.
— Нельзя позволить Клодию избежать наказания, мама. Кощунство совершено публично.
— Он и не избежит его, Цезарь. Bona Dea найдет и возьмет его, когда сочтет нужным. — Аврелия встала. — Понтифики скоро придут, так что я ухожу. Когда я буду тебе нужна, пошли за мной.
Вскоре вошли Катул и Ватия Исаврийский, почти следом за ними явился Мамерк. Цезарь молчал, пока все трое занимали места.
— Никогда не перестану поражаться, великий понтифик, сколько информации ты можешь уместить на одном листе, — сказал Катул. — И всегда так логично изложено, так понятно.
— Но читать неприятно, — сказал Цезарь.
— Нет. На этот раз нет.
Входили остальные: Силан, Ацилий Глабрион, Варрон Лукулл, Марк Валерий Мессала Нигер — консул следующего года, Метелл Сципион и Луций Клавдий, царь священнодействий.
— Остальных сейчас нет в Риме. Квинт Лутаций, ты согласен, чтобы мы начали? — спросил Цезарь.
— Мы можем начать, великий понтифик.
— Вы уже в основном знаете о кризисе из моей записки, но я попрошу мою мать рассказать вам о том, что именно произошло. Я знаю, что излагать ход событий должна Фабия, но в настоящий момент она и другие взрослые весталки просматривают книги. Они ищут совета, какие ритуалы провести, чтобы искупить преступление.
— Аврелии вполне достаточно, великий понтифик.
Аврелия рассказала всю историю — решительно, кратко, с превосходным здравым смыслом. Такого никто не ожидал! Собравшимся вдруг стало совершенно очевидно, что Цезарь пошел в свою мать!
— Ты готова показать на суде, что тот мужчина был именно Публий Клодий? — спросил Катул.
— Да, но с оговоркой. Пусть его отдадут в руки Bona Dea.
Они смущенно поблагодарили ее. Цезарь отпустил свою мать.
— Верховный жрец, сначала я спрошу у тебя, каков твой вердикт, — сказал Цезарь.
— Публий Клодий nefas esse.
— Квинт Лутаций?
— Nefas esse.
И так далее, один за другим, все объявили, что Публий Клодий виновен в совершении святотатства.
Сегодня не было скрытых трений из-за личной вражды или недоброжелательства. Все жрецы явили единодушие. Они были благодарны Цезарю за твердую руку. Политика делала их врагами, но религиозный кризис не допускал проявлений вражды. Он на всех влиял одинаково, он требовал единения.
— Я немедленно направлю пятнадцать хранителей просмотреть книги предсказаний, — сказал Цезарь. — Следует проконсультироваться у коллегии авгуров насчет их мнения. Сенат соберется и спросит наше мнение. Мы должны быть готовы.
— Клодия надо судить, — сказал Мессала Нигер, которого трясло от одной мысли о том, что сделал святотатец.
— Для этого нужен указ Сената и специальный законопроект, который предстоит провести через Трибутное собрание. Женщины против публичного разбирательства, но ты прав, Нигер. Клодия надо судить. Однако последние дни месяца будут искупительными, а не карательными. Значит, дело Клодия будут рассматривать консулы будущего года.
— А что с Помпеей? — отважился спросить Катул.
— Если Клодий не впутает ее — а моя мать считает, что этого не будет, — тогда против нее только показание рабыни, которая сама принимала участие в осквернении ритуала, — ответил Цезарь спокойно. — Это значит, что она не может быть обвинена публично.
— Но ты полагаешь, что она принимала участие, великий понтифик?
— Нет. И моя мать так не думает, а она была там. Рабыня хочет спасти себя, что вполне понятно. Bona Dea потребует ее смерти, чего она еще не понимает, но это от нас не зависит. Решать участь рабыни будут женщины.
— А жена и сестры Клодия? — спросил Ватия Исаврийский.
— Моя мать говорит, что они не виноваты.
— Твоя мать права, — согласился Катул. — Ни одна римлянка не осмелится осквернить таинство Bona Dea, даже Фульвия или Клодия.
— Однако я как-то должен поступить с Помпеей, — молвил Цезарь и кивком подозвал писаря, в руках у которого были таблички. — Запиши: «Помпее Сулле, жене Гая Юлия Цезаря, великого понтифика Рима. Сим уведомляю тебя, что я развожусь с тобой и отсылаю тебя к твоему брату. На твое приданое не претендую».
Никто не проронил ни слова, даже после того как писарь подал этот краткий документ Цезарю, чтобы тот поставил свою печать.
Затем, когда посланец с табличкой ушел, чтобы доставить ее в Общественный дом, заговорил Мамерк:
— Моя жена — ее мать, но она не примет Помпею.
— Ее и не надо просить об этом, — холодно сказал Цезарь. — Поэтому я распорядился, чтобы Помпею отослали к ее старшему брату, который является ее pater familias. Он сейчас управляет провинцией Африка, но его супруга находится здесь. Хотят они того или нет, им придется принять Помпею.
Силан наконец задал вопрос, который мучил всех:
— Цезарь, ты говоришь, будто веришь в то, что Помпея не принимала участия во всем этом. Тогда почему же ты разводишься с ней?
