— Спасибо, я хорошо знаю это место, — сказал Цезарь, душеприказчик многих завещаний.
— Сегодня feriae, поэтому двери закрыты и никто не дежурит. Но завтра там будут работать.
— А в этой части комнаты находятся завещания?
— О нет! — ахнула Лициния. — Здесь мы только регистрируем их, господин!
— Так это регистрационная комната?
— Да. Мы записываем каждое завещание, которое нам приносят. Учитывается все: имя завещателя, его триба, адрес, возраст, время, когда принесено завещание, и так далее. Когда завещание входит в силу, мы выдаем его. Но записи о нем оставляем у себя навечно и никогда не уничтожаем.
— Значит, все эти корзины с книгами и ящики набиты записями о бывших здесь некогда завещаниях, и больше ничем? Только записями?
— Да.
— А эти? — спросил Цезарь, подходя к одной из стоек, чтобы сосчитать количество пергаментных листов, свисавших с нее.
— Это наши справочники. Здесь указано, как найти все: от вопроса принадлежности того или иного гражданина к той или иной трибе до списков municipia, городов по всему миру, — все, что находится у нас на хранении. Некоторые из этих листов содержат полный список римских граждан.
На стойке висели шесть пергаментных листов шириной в два фута и длиной в пять. И каждый исписан с двух сторон. Почерк отчетливый, красивый, буквы выведены жирным шрифтом, читаются легко. Ничем не хуже почерка любого натренированного грека-писаря, известного Цезарю. Он оглядел комнату и насчитал тридцать стоек.
— Они содержат больше, чем ты мне рассказала.
— Да, господин. Мы записываем и храним все, что можем. Нам это нравится. Первая весталка, Эмилия, была достаточно умна, чтобы понять: повседневных обязанностей весталки недостаточно, чтобы полностью занять ее ум и помочь сохранить в чистоте ее помыслы и обеты. Мы призваны поддерживать священный огонь Весты и носить воду из колодца — во дни Эмилии это был фонтан Эгерии, который находится от нас значительно дальше, чем источник Ютурны. Все равно этого мало для молодой девушки. Мы сделались хранительницами завещаний еще с тех пор, когда весталками становились только царские дочери. При Эмилии мы расширили нашу деятельность и начали собирать архив.
— Следовательно, здесь я вижу кладезь достоверной информации о семьях Рима?
— Да, господин.
— И сколько же завещаний хранится у вас?
— Около миллиона.
— И все записаны здесь, — проговорил Цезарь, показывая рукой на высокие, заставленные полками стены.
— И да, и нет. Списки имеющихся у нас завещаний лежат в ящиках. Нам легче посмотреть в открытый список, чем каждый раз рыться в корзинах. Мы следим, чтобы не было пыли. В корзинах мы держим записи о завещаниях, которых у нас уже нет.
— И когда же вы начали регистрировать завещания, Лициния?
— Со времени двух самых младших дочерей царя Анка Марция, хотя и не так подробно, как потом установила Эмилия.
— Я начинаю понимать, почему этот неортодоксальный великий понтифик Агенобарб провел вам водопровод и превратил хождения к колодцу Ютурны в простой ритуал, сводящийся к наполнению водой единственного кувшина. У вас нашлась более важная работа. Хотя когда Агенобарб вводил свои изменения, он вызвал скандал.
— Мы никогда не устанем благодарить великого понтифика Агенобарба, — молвила Лициния, направляясь к лестнице. — Он добавил еще этот этаж. Условия нашей жизни стали более здоровыми и комфортабельными. А кроме того, он дал нам место для хранения самих завещаний. Сначала мы держали их в подвале — больше негде было. Кстати, сейчас хранение опять стало проблемой. В ранние времена мы заботились только о завещаниях римских граждан. По большей части — граждан, проживающих в самом Риме. А сейчас принимаем завещания от граждан и от не-граждан, независимо от того, где они проживают.
Дойдя до верхней ступени, Лициния закашлялась и стала шумно дышать. Она открыла дверь в большое помещение с окнами только с одной стороны — со стороны храма Весты.
Цезарь понял, почему весталка начала задыхаться. Хранившаяся здесь бумага истлела до такой степени, что в комнате висела сухая бумажная пыль.
— Здесь лежит последняя воля римских граждан. Наверное, их наберется тысяч семьсот пятьдесят, — сказала Лициния. — Там — Рим, здесь — Италия. Различные провинции Рима — вон там, там, там. Здесь — другие страны. А вот здесь — новая секция для Италийской Галлии. Она появилась после Италийской войны, когда все сообщества, живущие южнее реки Пад, приобрели гражданские права. Пришлось расширить нашу секцию для Италии.
Каждая секция была снабжена полками с ящиками, каждый ящик помечен этикеткой. Цезарь вытащил одно завещание из секции Италийской Галлии, потом еще, еще. Все они различались по размеру, толщине и сорту бумаги. Все запечатаны воском и чьей-то печатью. Вот это толстое — много имущества! А то — тоненькое и скромное, вероятно, наследники получат лишь небольшой домик и свинью.
— А где лежат завещания не-граждан? — спросил Цезарь Лицинию, спускавшуюся с лестницы впереди него.
— В подвале, господин, вместе с регистрациями всех армейских завещаний и смертей, случившихся во время военной службы. Конечно, мы не храним самих солдатских завещаний — они остаются у командования легиона. Когда человек заканчивает службу, они уничтожают его завещание. Он составляет новое завещание и хранит его уже у нас. — Старшая весталка печально вздохнула. — Там, внизу, осталось еще место, но, боюсь, оно недолго будет пустовать. Нам нужно перенести туда завещания некоторых граждан из провинции. А ведь там еще должны находиться предметы, необходимые для проведения священных церемоний, — и наши, и твои. И куда нам расширяться, — грустно вопросила она, — когда весь подвал заполнится так, как это было до Агенобарба?
— К счастью, Лициния, тебе не придется беспокоиться об этом, — сказал Цезарь. — Это будет уже моя забота. Удивительно! Работоспособность римской женщины и ее внимание к деталям создали хранилище, какого еще не видел мир! Все хотят, чтобы их завещание было в безопасности, чтобы никто не смог его прочесть и что-нибудь исправить. Где еще возможно такое, кроме как в атрии Весты?
Высокая оценка Цезаря осталась незамеченной. Лициния внезапно пришла в ужас, вспомнив, что упустила нечто важное.
— Господин, я забыла показать тебе секцию для завещаний женщин! — воскликнула она.
— Да, женщины пишут завещания, — подтвердил Цезарь, сохраняя серьезный вид. — Приятно узнать, что вы сохраняете раздельность полов даже в смерти. — Когда Цезарь понял, что до старшей весталки не дошел смысл сказанного, он переключился на другое: — Поразительно, как много людей оставляют свои завещания здесь, в Риме, хотя многим приходится добираться сюда по нескольку месяцев. Я подумал, что все движимое имущество и деньги могут исчезнуть, пока будет исполнена воля завещателя.
— Не знаю, что и ответить, господин, потому что мы никогда не сталкивались с этим. Но если люди так поступают, следовательно, они уверены в безопасности своих завещаний. Я думаю, — заключила она, — что все боятся Рима и его карающей руки. Посмотри на завещание царя Птолемея Александра! Сегодняшний Царь Египта ужасно боится Рима, поскольку знает: Египет фактически принадлежит Риму согласно тому завещанию.
