— Нет, они написаны хорошим латинским языком, так, как писали лет триста назад. На пергаменте. Я так и вижу, как один из великих понтификов той эпохи разбирает оригиналы и делает с них копии. — Он откинулся назад на своем ложе. — Я еще нашел каменные таблицы, на которых начертано такими же буквами, как и на стеле Черного Камня. Такие древние, что я едва узнал латынь. Думаю, это самая древняя латынь, ровесница песни салиев. Но не бойся, я расшифрую ее!
Его мать с любовью смотрела на него.
— Надеюсь, Цезарь, среди всех религиозных и исторических исследований ты найдешь время вспомнить, что в этом году ты выставляешь свою кандидатуру на должность претора. Ты обязан уделять внимание обязанностям великого понтифика, но не можешь пренебречь карьерой на Форуме.
И Цезарь не забыл об этом. Свою предвыборную кампанию он провел с надлежащим размахом и энергией. А каждый вечер в его кабинете допоздна горели лампы, пока он работал над тем что называл «Комментариями царей». И благодарил всех богов за того неизвестного великого понтифика, который расшифровал и переписал эти тексты на пергамент. Где хранились оригиналы и какими они были, Цезарь не знал. Их не оказалось на табличках, которые он нашел. Те, решил Цезарь, предварительно просмотрев их, относились к периоду ранних царей. Может быть, даже ко времени Нумы Помпилия. Или Ромула? Что за мысль! Даже страшно! Ничто на пергаменте и на камне не было исторической летописью. И то, и другое имело отношение исключительно к законам, правилам, религиозным ритуалам, наставлениям, функциям и функционерам. Их необходимо опубликовать как можно скорее. Весь Рим должен знать, какое сокровище находится во дворце Нумы. Варрон будет в восторге. И Цицерон — тоже. А Цезарь устроит званый обед.
Словно для того, чтобы завершить этот необычный год взлетов и огорчений для Цезаря, на курульных выборах, проводимых в начале квинтилия, он занял первую строчку в списке победивших. Все центурии называли его имя. А это значило, что его непременно выберут. Цезарь мог быть в этом уверен еще до того, как проголосует последний выборщик. Филипп, его друг еще с Митилен, будет его коллегой. И еще — вспыльчивый младший брат Цицерона, хрупкий Квинт Цицерон. Но, увы, и Бибул тоже стал претором.
Когда бросили жребий, чтобы решить, кому какая работа достанется, Цезарь одержал полную победу. Он будет городским претором, самым старшим среди восьмерых. Это означало, что Бибул не сможет донимать его (он получил суд по делам о насилии), а вот Цезарь как раз сможет донимать Бибула!
Пора разбить сердце Домиции, бросив ее. Она оказалась настолько осторожной, что Бибул ни о чем не подозревал. Но он непременно обо всем узнает, как только она начнет рыдать и стенать. Все они так делают. Кроме Сервилии. Может быть, поэтому их связь и продолжается так долго.
ЧАСТЬ IV
1 ЯНВАРЯ — 5 ДЕКАБРЯ 63 Г. ДО P. X
Не повезло Цицерону. Он стал консулом в период тяжелой экономической депрессии, и, поскольку экономика не являлась его коньком, настроение у него было довольно мрачное. Это совершенно не то консульство, о котором он мечтал! Он хотел, чтобы впоследствии о консуле Цицероне говорили как о человеке, который подарил Риму спокойный, безмятежный год, как обычно вспоминали о совместном консульстве Помпея и Красса, бывшем семь лет назад. Имея Гибрида в качестве младшего коллеги, следовало ожидать неизбежного: вся слава перейдет к нему. А значит, Цицерону лучше не ссориться с Гибридом, как Помпею с Крассом.
Экономические трудности Рима шли с Востока, который в течение двадцати лет был закрыт для римских деловых и торговых операций. Сначала его захватил царь Митридат. Затем Сулла, вырвав Восток у Митридата, ввел там достойные похвалы финансовые правила и таким образом помешал всадникам Рима возвратиться к старым дням, когда они буквально «доили» восточные провинции. К тому же пираты, хозяйничавшие на море, не способствовали развитию торговли к востоку от Македонии и Греции. Следовательно, те, кто собирал налоги, давали деньги в долг, торговали пшеницей, вином и шерстью, держали свой капитал дома. Дело приняло более серьезный оборот, когда в Испании разразилась война с Квинтом Серторием, несколько засух подряд снизили урожаи, а все Наше море стало опасным для плавания.
Все это способствовало тому, что в течение двадцати лет капитал и инвестиции концентрировались исключительно в Риме и Италии. Не представлялось никаких соблазнительных возможностей для римских всадников, занимающихся экономическими предприятиями, чтобы решиться на путешествие по морю. Поэтому им не нужно было изыскивать большие суммы денег. Проценты у ростовщиков стали низкими, арендная плата упала, инфляция, наоборот, выросла, и кредиторы не торопились требовать долги.
В несчастье Цицерона целиком был виноват Помпей. Сначала этот Великий Человек очистил море от пиратов, потом выгнал царей Митридата и Тиграна с тех территорий, которые некогда входили в сферу деловых интересов Рима. Он также отменил финансовые правила Суллы, хотя Лукулл настаивал на их сохранении, — единственная причина, по которой всадники желали удалить Лукулла и передать командование Помпею. И как только Цицерон и Гибрид вступили в должность, на Востоке открылась масса возможностей. Там, где когда-то были провинция Азия и Киликия, теперь находилось целых четыре провинции. Помпей добавил к империи новые территории — Вифинию-Понт и Сирию. Он устроил их таким же образом, как и другие две, предоставив большим компаниям публиканов, находящимся в Риме, право взимать налоги, десятины на храмы и подати. Частные контракты, заключаемые с позволения цензоров, спасли государство от обязанности собирать налоги и избавили от избытка государственных слуг. Пусть у публиканов болят головы! Все, чего хотела казна, — это ее оговоренная доля в прибылях.
В полном соответствии с новой тенденцией капитал устремился из Рима и Италии на Восток, где открылись ошеломляющие возможности. Как результат, резко возросли проценты, а ростовщики внезапно стали требовать старые долги. Теперь невозможно было получить кредит. В городах взлетела арендная плата, сельских землевладельцев связали по рукам и ногам выплатами по закладным. Неумолимо росла цена зерна, даже государственного. Огромные суммы уходили из Рима, и никто в правительстве не знал, как контролировать ситуацию.
Друзья — такие, как всадник-плутократ Тит Помпоний Аттик, в планы которого отнюдь не входило посвящать Цицерона во все коммерческие тайны, — сообщили Цицерону, что в утечке денег виновны иноземцы-евреи, живущие в Риме, которые посылают к себе домой всю выручку. Цицерон быстро внес предложение: запретить евреям отсылать деньги из Рима к себе на родину. Конечно, такая мера была малоэффективна, но что еще можно было сделать, старший консул не знал. И Аттик не мог просветить его.
Не в характере Цицерона было посвящать год своего консульства миссии, которая, как он теперь понимал, будет столь же тщетной, сколь и непопулярной. И он занялся делом, в котором разбирался очень хорошо. Со временем экономическая ситуация улучшится и без него, а вот законы требовали его личного участия. Цицерон останется в памяти Рима как консул-законодатель. Он будет издавать законы.
