К сожалению, калибр мозгов Метелла Сципиона не расчислял тонкости и нюансы. Поэтому ему и в голову не пришло возразить, что посетители могут говорить одно, а думать другое и что по крайней мере половина из них в душе будет надеяться, что Помпей безнадежен.
Таким образом, они оба, смеясь, просматривали список Корнелии, играли в кости, в шашки и в домино, а потом расставались, чтобы заняться своими делами. Помпей уже в который раз перечитывал «Записки» Цезаря, но без всякого удовольствия. Этот ужасный человек был больше чем просто гений. Он еще обладал такой неколебимой верой в себя, какой у Помпея никогда не бывало. Цезарь не расцарапывал себе лицо и грудь от отчаяния, прячась в палатке после проигранного сражения. Он невозмутимо продолжал начатое и добивался успеха. И почему у него такие талантливые легаты? Если бы Афраний и Петрей в Испаниях хотя бы наполовину обладали задатками Требония, Фабия или Децима Брута, их хозяину не о чем было бы беспокоиться.
Метелл Сципион в свое личное время сочинял чудесные маленькие пьески для актеров и актрис, не стеснявшихся выступать голышом, и сам их ставил.
Смертельная болезнь длилась месяц, после чего в середине секстилия Помпей влез в паланкин и направился к своей вилле на Марсовом поле. Не желая и в самом деле подцепить какую-нибудь лихорадку, он ехал по Латинской дороге. Известие о его критическом состоянии распространилось повсюду. Люди толпами приветствовали выздоравливающего, подносили цветы. А он высовывал голову из окна, с трудом улыбался и махал им якобы ослабевшей рукой. Чтобы сократить время пути, паланкин двигался и в темноте, но, к великой радости его пассажира, люди все равно сбегались к нему, аплодировали и освещали путь факелами.
— Это все правда! — с радостью сообщил он своему спутнику, делившему с ним паланкин, ибо Корнелия Метелла путешествовала одна, чтобы не давать повода мужу для амурных заигрываний в дороге. — Сципион, они любят меня! Действительно любят!
— Ну и что тут такого? — позевывая, спросил Метелл Сципион.
— Значит, чтобы поднять солдат в Италии, мне стоит только выйти из паланкина и ступить на землю.
— Угу, — буркнул Метелл Сципион и уснул.
Но Помпею все не спалось. Он широко распахнул занавески и, откинувшись на подушки, продолжал махать всем рукой. Это правда, это чистая правда! Народ Италии любит Помпея. Зря он опасается Цезаря. У того нет никаких шансов, даже если он поглупеет настолько, чтобы пойти на Рим. Но он не пойдет. В глубине души Помпей очень хорошо понимал, что для Цезаря это не выход. Он скорее выберет бой на Форуме или в Сенате. Или… в суде. Нет, его надо свалить. В этом Помпей с boni не расходился. Цезарь как полководец далеко себя не исчерпал. Если его не стреножить, он превзойдет Помпея во всем. И даже в том, что ему не придется добавлять к своему имени эпитет Великий — народ сам наречет его так. Он знал, что военная карьера Цезаря далеко не закончена и что, если бы ему не мешали, он превзошел бы Помпея до такой степени, что стал бы Цезарем Великим и ему не надо было бы самому себе присваивать имя Магн.
Как он об этом узнал? Тит Лабиен стал писать Помпею, смиренно надеясь, что бывший патрон давно уже простил его за ту достойную сожаления ошибку с Муцией Терцией. Цезарь что-то имеет против него — ревнует, конечно. Цезарь не может симпатизировать человеку, способному на самостоятельные и потрясающе успешные действия. Таким образом, обещанного совместного консульства с Цезарем у него не получится. Когда они вместе переходили через Альпы в Италийскую Галлию, Цезарь сказал ему, что, как только галльская кампания кончится, он отбросит Лабиена, как пылающий уголек. Но, сообщал Лабиен, о марше на Рим Цезарь даже не помышляет. А кому о том еще знать, как не его правой руке? Ни словом, ни взглядом Цезарь никогда не делал намека на стремление совершить государственный переворот. И другие легаты, от Требония до Гиртия, ничего такого не говорят. Нет, единственное, чего хочет Цезарь, — это получить консульство, а потом начать войну с парфянами. Отомстить за своего друга Марка Лициния Красса.
Помпей обдумывал послание человека, наставившего ему рога, до самого конца своей самоизоляции.
«Verpa! Cunnus! Mentula!» — ругался про себя Помпей, в ярости скаля зубы. Как смеет Тит Лабиен думать, что его могут простить? Ему нет прощения и не будет, как всем, кто похищает жен у достойных мужей! Но с другой стороны, он может быть очень полезен. Афраний с Петреем стареют, теряют хватку. Почему бы не заменить их Титом Лабиеном? Как и они, он никогда не будет иметь достаточного влияния, чтобы соперничать с Помпеем Великим. Никогда не сможет назвать себя Лабиеном Великим.
Кампания на Востоке против парфян… Значит, вот куда устремлены амбиции Цезаря! Умно, очень умно. Цезарь не пойдет на Рим, зачем ему эта морока? Он хочет войти в историю как величайший в мире военачальник. После завоевания Длинноволосой Галлии — совершенно новой территории — он завоюет парфян и добавит к провинциальной империи Рима обширнейшие земли. То есть опять утрет нос Помпею, который всего лишь прошел по территориям, давно находившимся под влиянием Рима, и сражался с традиционными врагами Рима, такими как Митридат и Тигран. Цезарь опять станет первопроходцем. Он всегда идет туда, где еще не бывал ни один римлянин. А с ним одиннадцать… нет, теперь девять фанатично преданных ему легионов. Поражений, как при Каррах, не будет. Цезарь выпотрошит парфян. Он двинется в Серику и далее в Индию! Пройдет по всем землям, увидит народы, о существовании которых не подозревал даже Александр. И приведет царя Орода в Рим, чтобы тот шел в триумфальном шествии Цезаря. И Рим будет поклоняться Цезарю, как божеству.
О да, Цезарь должен уйти. Цезаря нужно лишить и армии, и провинций! И столько раз обвинить в судах, чтобы он навсегда забыл дорогу в Италию! Лабиен, девять лет с ним служивший, сказал, что Рим его не интересует. Это мнение целиком совпадало с мнением Помпея, весьма ободренного приветствиями народа. Нет, он не станет сдерживать boni в лице Катона и Марцеллов. Он даже поможет им, распространяя тревожные слухи, чтобы поволновались и плутократия, и Сенат. Чтобы они впали в панику и возненавидели Цезаря! Чтобы тому везде и всегда отказывали во всем! Чтобы в конце концов этот надменный патриций-аристократ, чья генеалогия восходит к Венере, собрал свой скарб и со всей своей родословной отправился в постоянную ссылку!
А для начала, думал Помпей, он повидает цензора Аппия Клавдия и намекнет ему, что можно вполне безопасно изгнать из Сената большинство сторонников Цезаря. Аппий Клавдий ухватится за это предложение и, вероятно, попытается изгнать Куриона. Луций Пизон, другой цензор, наверное, наложит вето. Хотя, может, и не наложит, ибо инертность его известна всем.
В начале октября пришло известие от Лабиена, что Цезарь покинул Италийскую Галлию и поспешил к Неметоценне, во владения белгских атребатов, где с пятым, девятым, десятым и одиннадцатым легионами оставался Требоний. Тот, по словам Лабиена, написал Цезарю срочное донесение, что белги замыслили бунт.
Отлично! Помпей потер руки. Пока его враг удален от Италии на тысячу миль, он велит своим ставленникам наводнить Рим всевозможными слухами, чем нелепее, тем лучше. Таким образом, Аттик и другие коммерсанты узнали, что Цезарь с четырьмя легионами — пятым, девятым, десятым и одиннадцатым — перевалил через Альпы и к октябрьским идам окажется в Плаценции, откуда будет пугать Сенат, чтобы тот не решился лишить его полномочий в ноябрьские иды.
