Пока Агриппа, приняв стойку «смирно», отвечал на вежливые, но проверочные вопросы, Цезарь уголком глаза видел, с каким обожанием смотрит на него Октавий. Совсем не с тем, что на Цезаря. Хм…
Иногда в двуколку садился и кто-то из секретарей, но в это утро Цезарь решил не приглашать никого. Только он и Октавий. Пора бы поговорить. Но Цезарь все молчал, ибо ему совсем не хотелось затрагивать эту тему.
— Тебе очень нравится Марк Агриппа? — наконец спросил он.
— Больше всех, кого я встречал, — тут же ответил Октавий.
Когда нужно вскрыть нарыв, режь глубоко и безжалостно.
— Ты очень миловиден, Октавий.
Пораженный Октавий не воспринял это как комплимент.
— Я надеюсь, что с возрастом все изменится, Цезарь, — тихо сказал он.
— Не думаю, что ты будешь выглядеть погрубее. Потому что ты не сможешь долго и усердно тренироваться, чтобы развить такую мускулатуру, как у Агриппы… или как у меня, если на то пошло. Ты не изменишься, ты будешь выглядеть как сейчас. Весьма привлекательно.
Лицо Октавия залилось краской.
— Я правильно тебя понял, Цезарь? Ты хочешь сказать, что я похож на женщину?
— Да, — решительно ответил Цезарь.
— Значит, вот почему Луций Цезарь и Гней Кальвин так на меня поглядывают?
— Да, поэтому. Ты испытываешь какие-то нежные чувства к мужчинам, Октавий?
Краска уходила, лицо бледнело.
— Я этого не замечал, Цезарь. Я признаю, что порой смотрю на Марка Агриппу как дурачок, но я… я… я просто им восхищаюсь.
— Если ты не испытываешь к нему нежных чувств, то я советую тебе больше не выглядеть дурачком. Следи, чтобы у тебя не развились эти нежные чувства. Нет больших препятствий в карьере мужчины, чем… это свойство. Поверь человеку, который через это прошел.
— Ты имеешь в виду сплетни о тебе и царе Вифинии Никомеде?
— Именно. Несправедливые сплетни. К сожалению, я не понравился моему командиру Лукуллу и моему сослуживцу Марку Бибулу. Они с большим удовольствием оклеветали меня в политических целях, и эта клевета догнала меня даже во время триумфа.
— В куплетах десятого?
— Да, — ответил Цезарь, сжав губы. — И они заплатили за это.
— Как же ты опроверг обвинение? — с любопытством спросил Октавий.
— Моя мать — замечательная женщина! — посоветовала мне наставлять рога моим политическим оппонентам, и чем скандальней, тем лучше. А еще не заводить дружбу ни с кем, про кого ходят подобные слухи. «Никогда, — сказала она, — не давай ни малейшего повода считать, что обвинение не беспочвенно», — сказал Цезарь, глядя прямо перед собой. — И еще она сказала: «Не оставайся подолгу в Афинах».
— Я очень хорошо помню ее, — усмехнулся Октавий. — Я до смерти ее боялся.
— Я тоже… по временам!
Цезарь взял Октавия за руки и крепко сжал их.
— Передаю тебе ее совет, хотя и не все из него может тебе пригодиться. Потому что мы с тобой разные, очень и очень. У тебя нет той тяги к женщинам, что была у меня в твои годы, да и позже. Я вынуждал их пытаться меня покорить и взять в плен мое сердце, открыто давая им понять, что покорить меня невозможно и что сердца у меня вовсе нет. Этого ты делать не сможешь, ты не самонадеян, не самоуверен, как я. Заслуженно или нет, но у тебя женоподобный вид. Я считаю, что в этом виновата болезнь, которая заставила твою мать так тебя изнежить. Недуг помешал тебе регулярно посещать тренировки, где твои сверстники могли бы лучше узнать тебя, а ты — их. Ты бы понял там, что в каждом поколении попадаются такие люди, как твой кузен Марк Антоний, которые попросту не считают мужчиной того, кто не может поднять наковальню или заделывать по ребенку в каждый рыночный интервал. Поэтому Антоний и послал при народе поцелуй своему приятелю Куриону. Никто никогда не поверил бы, что они любовники.
— А они были ими? — спросил восхищенный Октавий.
— Нет. Им просто нравилось шокировать публику. Но если бы это сделал ты, реакция была бы совсем другой. И Антоний первым обвинил бы тебя.
Цезарь глубоко вздохнул.
— Поскольку я сомневаюсь, что у тебя есть задатки или здоровье, чтобы завоевать репутацию записного распутника, рекомендую тебе другой способ. Женись молодым и прослыви верным мужем. Некоторые посчитают тебя олухом, но это сработает, Октавий. Подкаблучник — вот худшее, что тогда смогут сказать о тебе. Но… не всем же искать приключений. Поэтому выбери жену, с которой ты сможешь радоваться домашнему покою, но которая своим видом даст всем понять, что командует в доме она. — Он засмеялся. — Это трудная задача, ты сейчас ее не решишь, но держи ее в уме, ладно? Ты далеко не глуп и, как я заметил, обычно добиваешься своего. Ты слушаешь меня? Ты понимаешь, что я тебе говорю?
— О да, — сказал Октавий. — О да.
Цезарь отпустил его руки.
— Значит, так. Вот тебе первая заповедь. Не смотреть на Марка Агриппу с нескрываемым обожанием. Я понимаю, почему ты так смотришь, но другие не будут такими понятливыми. Конечно, дружи с ним, но всегда оставайся на некотором расстоянии. Дружи потому, что он твой ровесник, а однажды тебе понадобятся сторонники среди сверстников, тем более такие, как он. Агриппа очень перспективен, и если своими успехами он будет обязан тебе, то останется верным тебе до конца. Нет надежней людей этого типа. А держи дистанцию для того, чтобы у него никогда не сложилось впечатления, что он тебе равен. Сделай его Ахатом, будь для него Энеем. В конце концов, в твоих венах течет кровь Венеры и Марса, а Агриппа — мессапийский оск без каких-либо предков. Все мужчины честолюбивы, все так или иначе стремятся к великим свершениям, и я добьюсь, чтобы Рим разрешал самым способным из них осуществлять свои чаяния. Но некоторые из нас по рождению выше других, и это налагает на нас дополнительные обязанности. Мы должны доказать, что по праву являемся отпрысками славных родов, а не потенциальными основателями родословных.
Сельская местность проносилась мимо, скоро они пересекут реку Бетис на своем долгом пути к реке Таг. Октавий смотрел в окно, ничего не видя.
Наконец он облизнул губы, сглотнул, повернулся и посмотрел прямо в глаза Цезарю. В добрые, сочувствующие, заботливые глаза.
— Я понимаю все, что ты сказал, Цезарь, и ты не можешь представить, как я тебе благодарен. Это очень разумный совет, и я в точности ему последую.
— Тогда, молодой человек, ты выстоишь. — В глазах Цезаря блеснул огонек. — Я заметил, кстати, что, хотя этой весной мы объехали всю Дальнюю Испанию, у тебя не было ни одного приступа астмы.
— Хапд-эфане объяснил это, — сказал Октавий, вновь обретая уверенность и потому склоняясь к некоторой откровенности. — Когда я с тобой, Цезарь, я чувствую себя в безопасности. Твое одобрение и защита окутывают меня, как одеялом, и я ничего не боюсь.
— Даже когда я говорю о неприятных вещах?
