— Я думаю, развод с Публилией — это разумно, — спокойно сказал Аттик.
— Публилия была плоха с Туллией, когда та болела.
Аттик вздохнул.
— Марк, очень трудно приходится, когда ты на десяток лет моложе своей приемной дочери. Не говоря уже о том, как трудно жить с человеком-легендой, что старше твоего деда.
Маленький Публий Корнелий Лентул умер в начале июня, шести месяцев от роду. Родившись восьмимесячным, но унаследовав силу Долабеллы, он попытался бороться за жизнь, однако няньки сочли это тощее красное существо слишком отталкивающим. Они не могли полюбить бедного мальчика так, как могла бы полюбить его мать, если бы в ее сердце нашлось место и для него, а не только для Долабеллы. Поэтому он ушел из жизни так же тихо, как и его мать, перейдя из кошмара в вечный успокоительный сон. Цицерон смешал прах внука с прахом дочери, решив поместить их вместе в алтарь, когда сможет найти для него подходящее место.
Странным образом смерть ребенка закрыла тему Туллии в его жизни. Цицерон стал приходить в себя, и этот процесс ускорился, когда он взял в руки экземпляр «Анти-Катона». Труд еще не был опубликован, но все уже знали, что братья Сосии собираются его издать. Цицерон посчитал творение Цезаря злобным, язвительным, вызывающим отвращение. Где только Цезарь все это накопал? Там были и пикантные анекдоты о безответной любви Катона к жене Метелла Сципиона, Эмилии Лепиде, и фрагменты ужасной поэмы, которую он написал, когда получил отказ, и отрывки из его (так и не поданного в суд) иска к Эмилии Лепиде за нарушение обещания, и очень красочный эпизод, описывающий, как Катон сообщает своим малолетним детям, что никогда не разрешит им снова увидеть свою мать. Были вытащены на свет даже самые интимные вещи! А поскольку именно Цезарь соблазнил первую жену Катона, верх неприличия с его стороны высмеивать не очень уклюжие технические ухищрения Катона в любви! Человек уже мертв!
«О, но какая добротная проза! Почему, — печально спрашивал себя Цицерон, — я не могу писать хотя бы вполовину так хорошо? А поэму Цезаря „Iter“ все вообще посчитали шедевром, от Варрона до Луция Пизона, большого ценителя изящной словесности. Несправедливо, чтобы столько талантов отпускалось одному человеку. Поэтому я даже доволен, что ненависть к Катону взяла над ним верх».
Но потом Цицерон оказался вынужденным встать на сторону Цезаря. Это было не очень удобно, но того требовала справедливость.
Марк Клавдий Марцелл, которого Цезарь простил, после того как его брат Гай Марцелл-младший встал перед ним на колени, покинул Лесбос и уехал в Афины, где был убит в Пирее. Определенный круг ярых противников Цезаря стал распространять слух, что Цезарь заплатил кое-кому за его смерть. Против этой клеветы Цицерон не мог не восстать, несмотря на всю свою ненависть к диктатору Рима. Кляня себя за столь несвоевременный всплеск справедливости, он тем не менее публично заявил, что Цезарь к этой истории непричастен. Цезарь может убить словом — пример тому «Анти-Катон», — но никогда не опустится до убийства на темных задворках. Так сказал Цицерон и положил конец гнусным слухам.
Теперь уже все в Риме знали о скорбной участи Гнея Помпея, как и о том, что было дальше. Отрубивший Гнею голову Цезенний Лентон слыл в штате Цезаря весьма перспективным. Но когда Цезарь получил от возмущенного Гая Дидия пику с насаженной на нее головой, Цезенний Лентон был немедленно лишен своей доли в трофеях и отослан в Рим после непререкаемого вердикта Цезаря, долго звучавшего в его ушах: «Цезенний Лентон, ты варвар и можешь проститься с карьерой. По cursus honorum ты уже не поднимешься никогда. И будешь исключен из сената, как только у Цезаря найдется время исполнить свой цензорский долг». Этими полномочиями он был облечен наряду со многими остальными.
Вот таков Цезарь, думал Цицерон. С одной стороны, скрупулезно цивилизован, с другой — пасквилянт и чернит добродетель. Но чтобы платить за убийство? Нет, никогда. Таким образом, Цицерон продемонстрировал некоторое понимание Цезаря. Но недостаточное. Чего Цицерон никогда не мог понять, так это того, что его собственное импульсивное и бездумное хождение по кругу раздражало Цезаря больше всего. Если бы он не очернил Цезаря в своем «Катоне», Цезарь не очернил бы Катона в своем «Анти-Катоне». Причина и следствие. Прямая связь.
4
Куда деваются деньги? Хотя доля Марка Антония в галльских трофеях принесла ему тысячу талантов серебра, оказалось, что кредиторам он должен в два раза больше. Его долги перевалили за семьдесят миллионов сестерциев, а у Фульвии не было наличных в резерве, чтобы их погасить, ведь она еще до свадьбы выдала ему тридцать миллионов. Плохо было еще и то, что аукционы конфискованного имущества изрядно снизили цены на землю, а продажа земельных угодий являлась единственным способом, которым она могла пополнить свой кошелек до поступления новых доходов. Третий муж обходился ей дорого, что и говорить.
Огромное богатство Фульвии было накоплено еще ее прабабкой Корнелией, матерью Гракхов, римлянкой старого образца. Ее внучка, мать Фульвии, менять ничего не захотела. Таким образом, большая часть имущества Фульвии была скрыта в пассивном партнерстве или номинально поручена кому-то еще. Так что реализовать хотя бы что-нибудь было весьма непросто. На это ушло бы много времени, к тому же сделкам воспротивился бы ее банкир Гай Опий, который очень хорошо знал, кто завладеет вырученными деньгами.
— Беда в том, что я не сразу поехал в Галлию, — мрачно втолковывал Антоний Гаю Требонию и Дециму Бруту.
Встретившись на лестнице Весталок, они втроем завалились в таверну Мурция.
— Правильно, ты приехал, когда восстал Верцингеториг, — сказал Требоний, который пробыл с Цезарем пять лет и получил за то десять тысяч талантов. — Даже и тогда ты опоздал, как я помню, — добавил он с усмешкой.
— Ай, кто бы из вас говорил! — проворчал Антоний. — Вы были маршалами у Цезаря, а я — простым квестором. Я всегда чуть-чуть не дотягиваю по возрасту, чтобы получать настоящие деньги.
— Возраст уже ни при чем, — медленно сказал Децим Брут, шевеля светлыми бровями.
Антоний нахмурился.
— Что ты хочешь сказать? — спросил он.
— Я хочу сказать, что наш возраст уже ни на что не влияет. Пройдем мы в консулы или нет, зависит совсем от другого. Мои выборы на должность претора в этом году были таким же фарсом, как и выборы Требония три года назад. Мы должны ждать, когда диктатор разрешит нам продвинуться выше. И не в результате выборов, а в результате выбора Цезаря. Мне обещано консульство через два года, но посмотри на Требония — он должен был стать консулом еще в прошлом году, однако все еще не консул. Такие люди, как Ватия Исаврик и Лепид, более влиятельны, и их нужно ублажить в первую очередь, — раздраженно, скороговоркой заключил Децим Брут.
— Я и не знал, что ты так на это смотришь, — медленно сказал Антоний.
— Так смотрят, Антоний, все настоящие мужчины. Я отдаю должное Цезарю в смысле компетенции, ума, огромной работоспособности. Да-да, во всем этом он гений! Но ты должен знать, что это значит, когда тебя оставляют в тени, а твоя родословная говорит, что так не должно быть. Ты — наполовину Антоний, наполовину Юлий. Я — наполовину Юний Брут, наполовину Семпроний Тудитан. Мы оба знатного происхождения, мы оба должны иметь шанс достигнуть пика карьеры. Выйти в белоснежных тогах, обратиться к выборщикам, обещать им целый мир, лгать, улыбаться. А вместо этого мы смотрим в рот Цезарю Рексу, Цезарю — царю Рима. Если мы что-нибудь и получим, то из милости, а не в результате наших личных заслуг и усилий. Мне ненавистно подобное положение! Ненавистно!
