На другой день после того, как Цезарь сообщил сенаторам, какого он мнения обо всех их льстивых потугах, Флав и Марулл оказались у новой ростры, где стоял бюст великого человека, поскольку она строилась на деньги Цезаря. Хотя день был унылым, холодным, завсегдатаи Форума все равно приходили сюда посмотреть, не разбирается ли где-нибудь интересное дельце, хотя бы в базилике Юлия. Удобней все-таки находиться в укрытии! Там можно и перекусить. Прилавки с киосками имелись на каждом углу, где они никому не мешали. А вдруг какому-нибудь оратору вздумается подняться на ростру и произнести речь? День, конечно, хмурый, обычный для января, но чего не бывает!
Внезапно Флав и Марулл стали кричать, размахивать руками, быстро собрав вокруг себя большую толпу.
— Смотрите! Смотрите! — кричал Марулл, показывая пальцем.
— Позор! Преступление! — кричал Флав, тоже показывая пальцем.
Оба пальца были направлены в сторону бюста Цезаря, которому кисть художника, покрывавшего его краской, придала поразительное сходство с оригиналом. Вокруг бледного лба и редких светлых волос кто-то повязал широкую белую ленту, завязанную на затылке, оба конца ее спускались к плечам.
— Он хочет быть царем Рима! — пронзительно крикнул Марулл.
— Диадема! Диадема! — так же громко крикнул Флав.
Пошумев еще некоторое время, оба плебейских трибуна сорвали ленту с бюста и демонстративно стали топтать, потом нарочито медленно порвали ее на куски.
Еще через день, в ноны, был проведен латинский праздник на горе Альбан. Цезарь совершал богослужение, одетый в древние регалии альбанских жрецов-царей по праву Юлиев.
Это было довольно короткое мероприятие. Участники выехали из Рима на рассвете и вернулись в Рим с заходом солнца. Верхом на Двупалом Цезарь возглавлял процессию магистратов, возвращавшихся в город, где уже второй раз новый молодой патриций Гай Октавий исполнял обязанности городского претора в отсутствие консулов и преторов. У простых людей этот праздник был популярен. Те, кто жил по соседству с горой Альбан, пошли прямо туда и хорошо угостились после церемонии. Те, кто оставался в Риме, выстроились вдоль Аппиевой дороги, ожидая возвращения магистратов.
— Ave, Rex! — крикнул кто-то в толпе, когда Цезарь проезжал мимо. — Ave, Rex! Ave, Rex!
Цезарь запрокинул голову и рассмеялся.
— Нет, это неправильное обращение. Я — просто Цезарь, а вовсе не Рекс!
Марулл и Флав отделились от группы плебейских трибунов и погнали коней к голове колонны. Эффектно вздыбив их перед Цезарем, они проскочили вперед.
— Ликторы, схватите человека, который назвал Цезаря царем! — несколько раз крикнул Марулл, указывая на толпу.
Ликторы Антония направились к толпе, но Цезарь поднял руку.
— Стойте! — приказал он. — Марулл, Флав, вернитесь на свои места.
— Но он назвал тебя царем! Если ты ничего не предпримешь, Цезарь, значит, ты хочешь быть царем! — прокричал Марулл.
К этому времени вся процессия остановилась. Ликторы и магистраты с интересом смотрели на разыгрываемый перед ними спектакль.
— Схвати его и суди его! — кричал Флав.
— Цезарь хочет быть царем! — вопил Марулл.
— Антоний, прикажи своим ликторам отвести Флава и Марулла туда, где они должны находиться! — приказал Цезарь с пылающими щеками.
Антоний осадил коня, словно раздумывая.
— Сделай это, Антоний, или завтра же ты будешь частным лицом!
— Слышите это? Слышите? Цезарь действительно царь, он приказывает консулу, как слуге! — завопил Марулл, когда ликторы Антония взяли его коня за повод и повели в хвост колонны.
— Рекс! Рекс! Рекс! Цезарь Рекс! — истошно вопил Флав.
— Завтра же на рассвете созови сенат, — сказал Цезарь Антонию на прощание, дойдя до Общественного дома.
Его терпение лопнуло.
Мгновенно прочитали молитвы и знаки, аплодисменты в честь награжденных были оборваны жестом.
— Луций Цезетий Флав, Гай Эпидий Марулл, встаньте! — крикнул Цезарь. — На середину, быстро!
Оба плебейских трибуна оторвали задницы от скамьи, установленной перед курульным возвышением, и повернулись к Цезарю. Головы вскинуты, глаза злые.
— Мне надоело оправдываться! Вы слышите меня? Понимаете? — прогремел Цезарь. — Я сыт по горло! Больше я ничего подобного не потерплю! Флав, Марулл, вы позорите свое звание!
— Рекс! Рекс! Рекс! — пролаяли те.
— Молчать, идиоты! — рявкнул Цезарь.
Что изменилось, никто не понял и не смог понять позже, уже сидя дома. Просто у Цезаря стало такое лицо, что весь мир содрогнулся. Перед сенаторами стоял теперь даже не царь, а воплощенная богиня возмездия Немезида. Внезапно все припомнили, что диктатор тоже может разделаться с ними не хуже тирана. Например, выпороть без суда, обезглавить.
— До чего дошел плебейский трибунат, если его члены ведут себя словно хулиганствующие мальчишки! Если кто-то снова обвяжет белой лентой мой бюст — сорвите ее, я одобрю! Но безумно вопить перед тысячами людей — вещь, недостойная любого римского магистрата, даже самого беззастенчивого демагога. Если в толпе кто-то выкрикнет что-то дерзкое — пусть! Спокойная шутка остудит его, над ним посмеются! То, что вы оба устроили на Аппиевой дороге, было лишено всякого смысла! Вы превратили выкрик какого-то шута в балаган! За что, интересно, вы бы судили его? За государственную измену? За предательство? За нечестность? За убийство? За воровство? За растрату? За взятку? За вымогательство? За насилие? За подстрекательство к насилию? За банкротство? За колдовство? За святотатство? Насколько мне известно, это практически все преступления, осуждаемые законами Рима! Вовсе не преступление, когда человек делает провокационные замечания! Вовсе не преступление, когда человек клевещет на других людей! Вовсе не преступление, когда человек злословит! Если бы все это считалось преступным, то Марк Цицерон не вылезал бы из ссылок, хотя бы за то, что назвал Луция Пизона засасывающим омутом алчности, помимо прочих нелестных эпитетов! Да здесь, в палате, каждого второго надо судить за то, что вы обзываете друг друга поедателями фекалий и насильниками собственных детей! Как смеете вы делать из мухи слона? Раздувать скандал? Превращать незначительный инцидент в нешуточное преступление? Как смеете вы втягивать меня во все это? Хватит! Этому будет положен конец! Слышите? Если хоть один член сената еще когда-нибудь даже мысленно предположит, что я хочу сделаться царем Рима, не поздоровится не только ему, но и многим из вас! Рекс — это только слово! Оно, конечно, имеет значение, но не в жизни Рима. Здесь ему хода нет. Рекс? Рекс? Да если бы я и вправду хотел обрести абсолютную власть, зачем бы мне называть себя Рексом? Почему не просто Цезарем? Цезарь — это тоже слово. Оно легко может значить «царь», как и Рекс. Поэтому остерегитесь! Как диктатор, я могу любого из вас лишить гражданства и собственности! Выпороть! Обезглавить! И мне не нужно для этого быть каким-то там Рексом! Прислушайтесь к моим словам, почтенные отцы, и не искушайте меня! Не искушайте! Это все. Ступайте. Я вас отпускаю.
