— Ни в коем случае, — ответил Требоний. — Фактически ты можешь вступить в клуб.
— Клуб?
— Клуб «Убей Цезаря». Мы так назвали его, чтобы в случае чего выдать все за шутку. Просто люди, которым Цезарь не нравится, собираются для заочных диспутов с ним. Убивают его, так сказать, в политическом смысле, — объяснил Требоний. — Пока в клубе двадцать один человек. Ты хочешь вступить?
Кассий решил этот вопрос с той же скоростью, с какой удрал от реки Билех в Сирию, оставив Марка Красса на произвол судьбы.
— Считайте меня членом вашего клуба, — сказал он, откидываясь на спинку кресла. — А теперь я с удовольствием выпью вина.
Двое основателей с вполне понятной охотой принялись знакомить Кассия с историей клуба: когда зародилась идея его создания, как она воплощалась в реальность, чего удалось достичь на текущем этапе борьбы за голову жертвенного коня. Кассий слушал с большим интересом, пока ему не перечислили имена.
— Мелочь, — откровенно прокомментировал он.
— Ты прав, — согласился Децим, — но играющая свою роль. Важно количество вовлеченных в игру. Причем политически важно. К примеру, boni никогда не было много, и они проиграли. А мы возьмем числом, чтобы наши действия не походили на тайный заговор. Мы этого не хотим.
Заговорил Требоний:
— Твое участие — как награда, которую мы уже отчаялись получить, Кассий, потому что ты обладаешь реальным влиянием. Но даже Кассия и патриция Сульпиция Гальбы может не хватить для того, чтобы наше дело выглядело актом… э-э-э… героизма, как это задумано нами. Я хочу сказать, мы — тираноубийцы, а не просто убийцы! Вот кем мы должны выглядеть, когда все будет сделано, когда все кончится. Мы должны подняться на ростру и объявить всему Риму, что проклятие тирании снято с нашей любимой родины, чтобы нас чествовали, чтобы о каком-либо судебном расследовании, наказании или порицании и речи бы не зашло. Людей, которые освобождают свою страну от тирана, не подвергают гонениям, а прославляют. Рим и раньше сбрасывал тиранию, и те, чьими руками это проделывалось, достигали верха почитания. Взять Брута, который прогнал последнего царя и казнил своих собственных сыновей, когда они пытались вернуть монархию! Или Сервилия Ахалу, убившего Спурия Мелия, когда тот попытался сделаться царем Рима…
— Брут! — прервал его Кассий. — Брут! Теперь, когда Катон мертв, мы должны заполучить в наш клуб Брута! Прямого потомка первого Брута и, через свою мать, наследника Сервилия Ахалы! Если мы сумеем убедить Брута присоединиться к нам, мы будем в безопасности, никто и не подумает судить нас.
Децим Брут напрягся, в его глазах блеснул холодный огонь.
— Я тоже прямой потомок первого Брута. Ты полагаешь, мы уже не подумали об этом? — возразил он.
— Да, но ты не потомок Сервилия Ахалы, — сказал Требоний. — Марк Брут превосходит тебя, Децим, тут бесполезно сердиться. Он самый богатый в Риме, поэтому его влияние колоссально. Он одновременно и Брут, и патриций Сервилий. Кассий прав, он нужен нам! Тогда у нас будут два Брута, и мы не проиграем!
— Хорошо, я понял, — сказал Децим, успокаиваясь. — Но, Кассий, как мы сможем втянуть его в нашу игру? Признаюсь, я недостаточно хорошо его знаю, но, судя по тому, что мне о нем известно, он не примет участия в тираноубийстве. Он покорный, пассивный, анемичный.
— Ты прав, он такой, и не только, — мрачно согласился Кассий. — Его мать правит им. — Он помолчал и вдруг просиял. — Точнее, правила, пока он не женился на Порции. О, это были такие битвы! Нет сомнений, что с тех пор Брут стал сильнее. А декрет о пожизненном диктаторстве привел его в ужас. Я поработаю с ним, попробую убедить, что его моральный и этический долг как потомка Юлия Брута и Сервилия Ахалы избавить Рим от его сегодняшнего тирана.
— А мы не рискуем, обращаясь к нему? — устало спросил Децим Брут. — Он может сразу побежать к Цезарю.
Кассий очень удивился.
— Брут? Нет, никогда! Даже если он решит не присоединяться к нам. Голову даю на отсечение, что он будет молчать.
— И дашь, дашь, если что-то пойдет не так, это уж точно, — сказал Децим Брут.
Когда пожизненный диктатор собирал на Марсовом поле центурии, чтобы выбрать Публия Корнелия Долабеллу старшим консулом в свое отсутствие, он полагал, что голосование пройдет быстро и гладко. При одном только кандидате иначе и быть не могло, но голоса каждой центурии все равно следовало сосчитать. По крайней мере, по первому классу и по второму в случае раздела мнений, которого тоже не ожидалось, ибо центурии преимущественно состояли из представителей первого класса, так что на выборы, подобные этим, никто из третьего, четвертого или пятого классов никогда не ходил.
Зато на них пришли и Цезарь, и Марк Антоний. Цезарь как магистрат-наблюдатель, а Антоний как авгур. Младшему консулу потребовалось необычно много времени на чтение знаков. Первую овцу забраковали как нечистую, у второй не хватало зубов, и только когда привели третью овцу, он решил, что она отвечает всем требованиям. Ему надо было осмотреть печень жертвы, согласно строгому протоколу, записанному и показанному на трехмерной бронзовой модели. Ничего сложного процедура в себе не таила, поэтому, чтобы назначить авгура, не было необходимости искать людей, обладавших углубленными мистическими познаниями.
Как всегда нетерпеливый, Цезарь приказал начать голосование, но Антоний все мялся.
— В чем дело? — подойдя к нему, спросил Цезарь.
— Печень. Она ужасна.
Цезарь посмотрел, перевернул печень палочкой, сосчитал доли и проверил их форму.
— Она идеальна, Антоний. Как великий понтифик и тоже авгур, я объявляю знаки благоприятными.
Пожав плечами, Антоний отошел в сторону и остановился, глядя вдаль, пока служители все прибирали. Улыбаясь, Цезарь вернулся на свое место.
— Не дуйся, Антоний, — сказал он. — Ты же впервые выполняешь обязанности авгура. Все хорошо.
Половина необходимых голосов уже была зарегистрирована, когда Антоний вдруг подпрыгнул и пронзительно закричал, потом побежал к наблюдательной вышке со стороны Септы, где одетые в белое фигуры продвигались к корзинам для голосования.
— Огненный шар! Знак неблагоприятный! — громогласно крикнул он. — Как официальный авгур, на сегодня я приказываю центуриям разойтись по домам!
Блестящий ход. Застигнутый врасплох Цезарь не успел даже спросить, кто еще видел пронесшийся по небу метеор, как люди начали разбегаться, страстно желая в этот момент очутиться где угодно, но только не здесь.
Прибежал багровый от гнева Долабелла, тщетно упрашивая выборщиков продолжить голосование.
— Cunnus! — бросил он в лицо ухмыляющемуся Антонию.
— Ты зарываешься, Антоний, — сквозь зубы процедил Цезарь.
— Я видел огненный шар, — упрямо повторил Антоний. — Слева от меня, низко над горизонтом.
— А я думаю, это твой способ сказать мне, что нет смысла проводить выборы и в другой раз. Что они также провалятся.
