— Продолжай, — сказал Цезарь.
— Я не выполнила своего долга как фараон.
— Какого долга?
— Быть плодовитой, рожать детей. Первый разлив после того, как я села на трон, дошел до обильной отметки, потому что Нил дал мне время доказать, что я не бесплодна. Теперь, спустя два разлива, у меня все еще нет детей. В Египте голод, и через пять дней жрецы Исиды с острова Филы будут брать показания ниломера на острове Элефантина. Скоро время разлива, дуют пассаты. Но если я не забеременею, летние дожди не прольются в Эфиопии и Нил не разольется.
— Летние дожди, а не таяние зимних снегов, — задумчиво произнес Цезарь. — Ты знаешь, где истоки Нила?
«Пусть говорит, мне нужно время, чтобы понять, о чем она толкует. Вот уж действительно, преклонный возраст!»
— Библиотекари, такие как Эратосфен, посылали специальные экспедиции, чтобы найти истоки реки, но, кроме летних дождей в Эфиопии, ничего не нашли. Все это записано, Цезарь.
— Что ж, я надеюсь, у меня будет время прочитать некоторые книги из вашей библиотеки, прежде чем я уеду. Продолжай, фараон.
— Все очень просто, — пожала плечами Клеопатра. — Мне нужно сойтись с богом, но мой брат не хочет меня. Он хочет Феодота для удовольствий и Арсиною для брака.
— Почему ее?
— Ее кровь чище моей, ведь она его родная сестра. Их мать была Птолемеем, а моя — из рода Митридата.
— Не вижу, чем тебе можно помочь, по крайней мере до грядущего разлива. Ты мне симпатична, бедная девочка, но что я могу сделать для тебя? Я не бог.
Лицо Клеопатры просияло.
— Но ты — бог! — вскричала она.
Цезарь прищурился.
— В Эфесе есть моя статуя, под которой написано что-то подобное, но это обычная лесть, как сказал один мой друг. Я действительно потомок двух богов, однако в лучшем случае мне достались лишь две-три капли божественного ихора. В остальном я смертный.
— Ты — бог с Запада.
— Бог с Запада?
— Ты — Осирис, возвратившийся из царства мертвых, чтобы оплодотворить Исиду-Хатор-Мут и зачать сына, Гора.
— И ты веришь в это?
— Что значит «верю»? Это факт, Цезарь!
— То есть, если я правильно понял, ты хочешь со мной переспать?
— Да, да! Зачем бы еще мне быть здесь? Стань моим мужем, дай мне сына! Тогда Нил разольется.
Вот ситуация! Хм. Но… забавно. Как же далеко надо было заехать Цезарю, чтобы узнать, что его семя способно вызвать дожди, разлив реки и процветание всей страны!
— Отказать тебе было бы нелюбезно, — серьезно сказал он. — Но не слишком ли поздно ты сюда пробралась? До промера осталось пять дней, а я не могу гарантировать, что ты непременно забеременеешь. И даже если мне это удастся, пройдет пять-шесть рыночных интервалов, прежде чем ты узнаешь точно.
— Амун-Ра поймет, и я, его дочь, буду знать. Я — Нил, Цезарь! Я — живое воплощение Нила. Я — божество на земле, и у меня одна цель — обеспечить, чтобы мой народ процветал, чтобы Египет оставался великим. Если Нил останется в своих берегах еще один год, к голоду добавятся чума с саранчой. И Египет исчезнет.
— Я потребую услуги в ответ.
— Оплодотвори меня, и ты все получишь.
— Ты говоришь как банкир! Я потребую твоего полного сотрудничества во всем, что бы мне ни пришлось сделать с Александрией.
Она нахмурила лоб.
— Сделать с Александрией? Странный способ выражаться!
— О, ну и ум! — одобрительно воскликнул он. — Я начинаю надеяться, что и сын твой будет неглупым.
— Говорят, что у тебя нет сына.
«Нет, у меня есть сын, — подумал он. — Красивый паренек, галл, которого Литавик украл у меня, убив его мать. Но я не знаю, что с ним теперь, и никогда не узнаю».
— Это правда, — холодно сказал он. — Но отсутствие кровного сына для меня не имеет значения. Мы, римляне, можем усыновлять своих родичей, племянников или кузенов. Или при жизни, или по завещанию. Тот ребенок, который может появиться у нас с тобой, никогда римлянином не станет, ибо ты не римлянка. Поэтому он не сможет наследовать ни мое имя, ни мое состояние. — Цезарь был очень серьезен. — Не надейся иметь сына-римлянина, царица. Наши законы этого не допускают. Я могу заключить с тобой брак, если хочешь, но в Риме его не признают. У меня там есть жена.
— Но у нее нет детей, хотя ты давно женат.
— Меня никогда не бывает дома. — Он усмехнулся, расслабился и посмотрел на нее, подняв брови. — Думаю, мне пора переехать. Здесь поселится твой старший брат, дорогая моя. А мы с тобой переберемся в большой дворец и поглядим, что нам предпринять, чтобы ты непременно забеременела.
Он встал и пошел к двери.
— Фаберий! Требатий!
Те вошли и остановились, раскрыв от изумления рты.
— Позвольте представить вам Клеопатру, царицу Египта. Теперь, когда она с нами, пора за дело. Быстро найдите мне Руфрия и начинайте паковать вещи.
И он ушел, а за ним и его люди. Клеопатра осталась одна. Обладая сильной и страстной натурой, она мгновенно влюбилась в него. С первого взгляда, безоговорочно, сразу. Она уже примирилась с тем, что ей придется улечься под старика, дряхлого и, скорее всего, безобразного, а увидела настоящего мужа. Сильного, умного, очень уверенного, наполнившего радостью ее сердце. Тах-а бросила лепестки лотоса в воду и сказала ей, что сегодняшняя и завтрашняя ночи — самые подходящие для зачатия в ее цикле, если она посмотрит на Цезаря и сочтет его достойным любви. Что ж, она посмотрела и увидела бога с Запада. Столь же высокого и величественного, как Осирис. Даже глубокие морщины не портили его лицо, ибо они говорили, что он много страдал, как страдал и Осирис.
Губы ее задрожали, и она моргнула, чтобы стряхнуть непрошеную слезу. Она уже любит, но Цезарь ее не любит. И вряд ли полюбит в дальнейшем. Не потому, что она некрасива, о нет! Возраст, опыт, культура — вот пропасть, которая их разделяет!
К ночи они уже находились в большом царском дворце со множеством залов, галерей, коридоров и комнат. С внутренними дворами и системой прудов, в которых можно плавать.
Весь вечер город гудел, и Царский квартал тоже. Пятьсот римских легионеров собрали всю царскую стражу и отправили ее в лагерь Ахиллы западнее Лунных ворот с самыми наилучшими пожеланиями, а потом приступили к укреплению защитной стены, построив на ней боевую платформу, брустверы и множество наблюдательных вышек.
Происходили и другие вещи. Руфрий ликвидировал лагерь в Ракотисе, выселил всех горожан из обступавших Царскую улицу зданий и заселил в них солдат. Пока эти ставшие вдруг бездомными люди бегали по Александрии, плача, причитая и грозясь отомстить, римляне занимали бани, спортзалы и государственные конторы. Пришли они и в храм Сераписа, на глазах у пришедших в ужас александрийцев вырвали там все балки из потолков и унесли их на Царскую улицу. Другие легионеры разбирали береговые постройки — причалы, пристани, торговые точки. Все куски дерева им казались полезными, все они уносили, прибирали к рукам.
