В конце первого октябрьского рыночного интервала ощущение повышенной уязвимости толкнуло Антония провести чистку среди ветеранов охраны. Он арестовал некоторых из них и обвинил в покушении на свою жизнь. И даже имел неосторожность утверждать, что Октавиан заплатил им за это. Возмущенный Октавиан поднялся на ростру и перед подозрительно большой аудиторией в очень хорошей речи доказал свою непричастность, обвинив Антония в клевете. Ему поверили. Антоний быстро все понял, отработал назад и отпустил арестованных, не посмев их казнить. Этой казнью он непоправимо навредил бы себе в глазах и солдат, и всего народа. На другой день после выступления Октавиана новые делегаты от легионов и ветеранов пришли к нему и сказали, что не потерпят, если по его вине с золотой головы дорогого мальчика упадет хотя бы один волосок. Каким-то непонятным для Антония образом наследник Цезаря стал талисманом для армии. Причем священным, как и орлы.
— Я не могу поверить! — кричал он Фульвии, мотаясь по комнате, как пойманный зверь. — Он же ребенок! Как он этого добивается? Ведь я клянусь, что у него нет Улисса, который нашептывал бы ему, что делать!
— Филипп? — подсказала она.
Антоний фыркнул.
— Только не он! Он слишком заботится о своей шкуре. В этом роду все были такие. Нет никого, Фульвия, никого! Ловкость, коварство — вот его суть! Не понимаю, как Цезарь сумел рассмотреть в нем все это!
— Ты сам себя загоняешь в угол, любовь моя, — убежденно сказала Фульвия. — Если ты останешься в Риме, кончится тем, что ты убьешь всех, от Цицерона до Октавиана, и это будет твоим падением. Лучшее, что ты можешь сделать, — поехать в Италийскую Галлию воевать против Децима Брута. Пара побед над одним из главарей освободителей — и ты восстановишь свое положение. Жизненно важно, чтобы ты сохранил под рукой армию, поэтому направь свою энергию только на это. Смирись с тем фактом, что по природе ты не политик. Это Октавиан политик. Вырви у него когти, покинув Рим и сенат.
За шесть дней до октябрьских ид Марк Антоний и разбухшая Фульвия покинули Рим и направились в Брундизий, где должны были высадиться четыре из шести отборных македонских легионов.
Антоний, кажется, получил casus belli. Децим Брут проигнорировал директивы сената и Плебейского собрания, утверждая, что он — законный губернатор Италийской Галлии, и продолжая вербовку солдат. До отъезда в Брундизий, еще будучи в Риме, Антоний послал Дециму Бруту короткий приказ оставить провинцию, поскольку Антоний идет его заменить. Если Децим не подчинится, casus belli обретет силу факта. А Антоний был уверен, что Децим не подчинится. Если он подчинится, его карьере придет конец, а его самого будут судить за измену.
Не давая себя обхитрить, Октавиан тоже покинул Рим на следующий день после отъезда Антония и направился в Кампанию. Там находились несколько переправленных из Македонии легионов, а также несколько тысяч ветеранов и молодцов призывного возраста, привлеченных туда слухами, что Вентидий проводит новый набор.
С собой Октавиан взял Мецената, Сальвидиена и Агриппу, недавно возвратившегося из короткого путешествия с двумя повозками, набитыми лесоматериалами. Банкир Гай Рабирий Постум тоже поехал с ним на пару с самым выдающимся гражданином Велитр, неким Марком Миндием Марцеллом, очень богатым родственником Октавиана.
Они начали с Казилина и Калатии, двух небольших северо-кампанийских городков, притулившихся к Латинской дороге. Каждый рекрут, завербованный ими, будь то ветеран или новобранец, тут же получал две тысячи сестерциев и обещание десятикратно большего куша, если они при любых обстоятельствах сохранят верность наследнику Цезаря. В течение четырех дней Октавиан получил пять тысяч солдат, готовых идти с ним куда угодно. Что за чудо эти военные деньги!
— Я не уверен, — сказал он Агриппе, — что нам нужна целая армия. У меня нет ни опыта, ни таланта воевать с Марком Антонием. Я только хочу, чтобы остальным легионам казалось, будто мне нужен всего лишь один легион, для защиты себя от Антония. Пусть Меценат и его агенты распустят слух, что наследник Цезаря не хочет сражаться. Он просто хочет жить.
Антонию не так везло, как Октавиану. Когда он предложил людям четырех только что сошедших на берег легионов бонус по четыреста сестерциев на нос, они рассмеялись и сказали, что молодой Цезарь дает гораздо больше. Ужасное потрясение для Антония. Он понятия не имел, что две когорты Марка Копония, все еще стоявшие под Брундизием, успели побрататься с вновь прибывшими солдатами и сообщить им последние слухи.
— Маленький mentula! — в ярости крикнул он Фульвии. — Стоит мне отвернуться — и он покупает моих солдат! И много платит им, знаешь ли! Откуда у него деньги? А я могу сказать тебе откуда. Он украл парфянские деньги.
— Не обязательно, — раздумчиво возразила Фульвия. — Твой курьер говорит, что с ним Рабирий Постум, а это значит, что у него есть доступ к деньгам Цезаря, даже при неузаконенном завещании.
— Я знаю, как справиться с мятежом, — прорычал Антоний. — И я не буду столь мягким, как Цезарь!
— Марк, не делай ничего сгоряча! — умоляла она.
Антоний проигнорировал это. Он построил легион Марса, отобрал каждого десятого и из них казнил каждого пятого за неподчинение. Гораздо меньше, чем дозволялось армейскими уложениями на случай бунта, но двадцать пять легионеров умерли ни за что ни про что. Легион Марса и три других легиона притихли, но Марка Антония возненавидели все.
Когда из Македонии прибыл еще один легион, Антоний послал легион Марса и два других легиона по Адриатическому побережью в сторону Италийской Галлии. А сам с оставшимися двумя легионами, один из которых был «Жаворонок», прежний пятый легион Цезаря, пошел по Аппиевой дороге к Кампании, надеясь поймать Октавиана, подкупавшего консульские войска.
Но по этим двум легионам гуляли слухи о молодом Цезаре, о его смелости и поразительной щедрости. Солдаты лучше были осведомлены о его действиях, чем Марк Антоний, они знали, что никаких консульских войск он не подкупал. Он удовольствовался лишь одним новонабранным легионом, чтобы обезопасить себя. Расправа Антония с легионом Марса только упрочила их симпатии к Октавиану. На Аппиевой дороге снова возникли неприятности. И снова Антоний справился с ними по-своему — казнил несчастных, на каких указал слепой счет, а не зачинщиков беспорядков. Однако мрачные взгляды, сопровождавшие его, когда он ехал вдоль своего войска, дали ему понять, что входить в Кампанию неблагоразумно. Поэтому он повернул обратно и пошел вдоль берега Адриатического моря.
Это кошмар, думал Цицерон. Так много случилось в течение октября и ноября, что у него голова шла кругом. Октавиан невероятен! В его ли возрасте, без мало-мальского опыта, затевать поход против Марка Антония? Рим полнился слухами о близящейся войне, об Антонии, идущем на Рим с двумя легионами, об Октавиане и его слабеньком войске численностью всего лишь в один легион, бесцельно слонявшемся по Кампании. Неужели Октавиан действительно хочет сразиться с Антонием именно там? Или он все же вернется в Рим? Цицерон надеялся, что мальчик вернется. Это было бы очень умно. Почему Цицерон так много знал? Потому что состоял с этим мальчиком в переписке.
