Столь неожиданный всплеск военной смекалки в том, кто вообще ничего не смыслит в войне, поверг Кассия в шок. Он изумленно воззрился на Брута.
— Ну, если кто-то из них командир класса Цезаря, это не сработает, они будут сидеть как сидели. Но если никого класса Цезаря у них нет, это может перепугать их. Мы попробуем. Мои поздравления, Брут.
Когда огромный флот, нагруженный солдатами, появился в поле обзора Норбана и поплыл в сторону Неаполя, Норбан в отчаянии послал сообщение Саксе, умоляя его спешно отступить. Сакса так и сделал.
Освободители прошли через Корпильский перевал. Это означало, что у них теперь появился прямой контакт с Неаполем, но и только. Соединившиеся на Сарпейском перевале Сакса и Норбан укрепили свои позиции так, что сдвинуть их с места было невозможно.
— Они не Цезари, но тем не менее знают, что мы не можем высадить наши силы западнее — перед Амфиполисом. Все равно мы заперты, — сказал Кассий.
— А нельзя нам высадиться в самом Амфиполисе? — спросил Брут, осмелевший после своей последней блестящей идеи.
— Что? И попасть по своей воле в ножницы? Антоний тут же продвинется за Фессалонику, зная, что целых восемь легионов готовы ударить нам в тыл, — на пределе терпения ответил Кассий.
— О-о-о.
— Хм, если мне будет позволено высказаться, Гай Кассий, вдоль высот над Сарпейским перевалом проходит козья тропа, — сказал Раскуполид.
Никто не обратил внимания на это сообщение, и о нем даже не вспоминали три долгих дня. Оба командира забыли курс школьной истории, в котором, в частности, говорилось о Фермопилах, где неприступный лагерь спартанского царя Леонида был взят благодаря козьей тропе под названием Анопея. Брут первым припомнил об этом, а затем и о том, что Катон Цензор сделал то же самое и в том же ущелье, обойдя защищавшихся с флангов.
— Это действительно козья тропа, — объяснил Раскуполид, — и чтобы войско прошло, ее надо расширить. Это можно сделать, но только работать следует очень тихо, а еще надо взять с собой воду. Поверьте мне, воды там не будет, пока тропа не дойдет до ручья.
— Сколько времени это займет? — спросил Кассий, не учитывая того факта, что фракийские аристократы ничего не смыслят в саперных работах.
— Три дня, — наобум сказал Раскуполид. — Я сам пойду с дорожной командой, чтобы доказать, что я не обманщик.
Кассий поручил это дело молодому Луцию Бибулу, который с группой сезонных рабочих тут же отправился в горы. Каждый взял с собой трехдневный запас воды. Работа была очень рискованной, потому что тропа шла прямо над Саксом и Норбаном, Луций Бибул не собирался идти на попятный: шанс отличиться выпадает нечасто. В конце третьего дня принесенная вода закончилась, но никакого ручья нигде не нашли. На четвертый день томимые жаждой, взволнованные люди отказались трудиться. Пожалуй, на них можно было бы воздействовать уговорами, но молодой Луций Бибул слишком походил на своего покойного родителя и не собирался кого-то там уговаривать и попусту тратить слова. Вместо этого он приказал продолжить работу под страхом порки, в ответ рабочие взбунтовались и стали бросать камни в несчастного Раскуполида. Только слабое журчание струящейся воды привело их в чувство. Рабочие бросились к ручейку, потом закончили дорогу и возвратились в лагерь освободителей.
— Почему ты не послал кого-нибудь за водой? — спросил Кассий, поражаясь глупости Луция Бибула.
— Ты сказал, что будет ручей, — ответил он.
— Напомни мне в будущем, что тебе можно поручать только то, с чем в силах справиться твой слабый ум! — зло крикнул Кассий. — О боги, оградите меня от болванов-аристократов!
Поскольку ни Брут, ни Кассий не хотели сражения, их армия пошла по новой высокогорной дороге, делая как можно больше шума. В результате Сакса и Норбан строем отошли к большому портовому городу Амфиполису (пятьдесят миль к западу от Филипп), отправлявшему во все стороны лес. Там, хорошо устроившись, но проклиная царевича Раскуса, который ничего не сказал им про козью тропу, они послали сообщение Марку Антонию, который быстро к ним приближался.
Таким образом, к концу сентября Брут и Кассий заняли оба перевала и принялись укрепляться в долине реки Ганга. В этом году половодий не ожидалось.
— Здесь, в Филиппах, хорошая позиция и все за нас, — сказал Кассий. — Мы контролируем Эгейское и Адриатическое моря, Сицилия и воды вокруг нее принадлежат нашему другу и союзнику Сексту Помпею, везде засуха, триумвиры нигде не получат еды. Мы останемся здесь на некоторое время, подождем, пока Антоний не поймет, что он проиграл, и не вернется в Италию. Тогда мы нападем. К тому времени его войска совершенно изголодаются, а вся Италия будет сыта по горло правлением триумвиров, и мы одержим бескровную победу.
Они продолжали возводить укрепления, но лагерей образовывалось фактически два. Кассий занял гору с южной стороны Эгнациевой дороги, открытый фланг его лагеря защищало соленое болото шириной в несколько миль, сбегавшее к морю. Брут засел на двугорбой горе с северной стороны главного пути на Восток. Его открытый фланг защищали утесы и непроходимые ущелья. Ворота, перекрывавшие Эгнациеву дорогу, являлись общими для обоих, но за ними шли совершенно отдельные линии фортификаций, ограждавшие две обособленные территории, свободное сообщение между которыми было не предусмотрено вовсе.
Вершина горы Кассия располагалась примерно в миле от доминирующей вершины горы Брута. Между этими вершинами они построили сильно укрепленную стену. Эта стена шла не по прямой линии, а выгибалась назад в середине, там, где пересекала дорогу у главных ворот, что придавало ей форму изогнутого лука. А от нее к востоку тянулись другие стены по обе стороны Эгнациевой дороги и вплоть до подъема к Сарпейскому перевалу.
— Наша армия слишком большая, чтобы ее помещать в один лагерь, — бодро объяснял Кассий легатам и Бруту. — Два отдельных лагеря означают, что если враг проникнет в один из них, то он не сможет попасть в другой. Это даст нам время объединиться. Боковая дорога в Неаполь облегчает подвоз продовольствия, а Патиск отвечает за то, чтобы мы получали его. Итак, все сказано и все сделано, поэтому если нас атакуют, что очень сомнительно, то атака провалится, ибо к нам подступиться нельзя.
Никто из присутствующих не возразил. Все думали о полученных новостях. Марк Антоний, оказывается, уже дошел до Амфиполиса еще с восемью легионами и тысячью конников. Это бы ладно, но к Фессалонике следом за ним подтянулся Октавиан и тоже, не останавливаясь, проследовал дальше. Несмотря на недомогание, из-за которого его несут в паланкине.
Кассий отдал все самое лучшее Бруту. Лучшую кавалерию, лучшие легионы, битком набитые закаленными ветеранами Цезаря, лучшую артиллерию. Он не знал, чем еще поднять дух своего вечно сомневающегося, до смешного робкого и застенчивого партнера, чересчур мелкотравчатого в сравнении с масштабами грандиозной затеи. Ибо Брут был именно таковым, какое бы количество тактических идей его временами ни посещало. Сарды со всей убедительностью показали Кассию, что Брута больше интересуют абстракции, чем реалии воинской жизни. Это даже нельзя было назвать трусостью, и по большому счету Кассий не взялся бы утверждать, что война и сражения пугают Брута. Но он с поразительной пренебрежительностью отмахивался от всех военных дел, даже от самых необходимых. Не склонялся над картами, не обходил своих людей, подбадривая их, а вместо этого дискутировал со своими философами или писал леденящие кровь письма покойной жене. А с плохим настроением тоже боролся по-своему: не пытался сделать что-нибудь стоящее, а пускался в рассуждения о страшной гибели Цицерона и о том, как он будет вершить над триумвирами суд, совершенно не сознавая, что ему это не по зубам, и слепо веруя в какую-то высшую справедливость. Такие плохие люди, как Октавиан и Антоний, победить, по его мнению, никак не могли. Восстановление прежней Республики и прав римских аристократов — слишком благородные цели, и они восторжествуют над всеми, кто их отрицает. Кассий, глядя на это, просто пожимал плечами и делал все возможное, чтобы защитить Брута от слабостей Брута. Лучшее, что у нас есть, пусть будет твоим, Брут, бери! И надо бы принести жертву Вейовису, древнему богу сомнений, чтобы избежать их.
