Было видно, что высоким Октавий не станет, но и низкорослым его никто не сочтет. Худощав, но икры сильные. Хорошо! Значит, родители не дают ему засиживаться. Но грудная клетка невелика, что делает его узкоплечим. Кожа под поразительными глазами голубая от утомления.
«Где я видел этот взгляд раньше? Я знаю, я видел, но это было давно. Хапд-эфане. Я должен спросить у Хапд-эфане.
О, эти волосы! Просто копна. Полное облысение не грозит человеку с третьим именем Цезарь, что значит „кудрявый“. Отец его был таким. Мы с ним дружили. Встретились при осаде Митилен, позже объединились с Филиппом против мелкой блохи, какой тогда был Бибул. Мне пришлось по душе, когда Октавий женился на моей племяннице. Старинный латинский род, очень, кстати, богатый. Но Октавий умер преждевременно, и Филипп занял в жизни Атии его место. Интересно, что теперь сталось с младшими военными трибунами, служившими под началом Лукулла? Взять хоть Филиппа. Кто мог бы подумать, что он сделается таким, как сейчас?»
— Что ты задумал, Гай? — прошептал Луций, когда Цезарь усаживал юношу.
Ему не ответили. Цезарь был слишком занят: он следил, чтобы Атия, устраивавшаяся напротив, уселась удобнее, потом переключил внимание на Кальпурнию. Как бы та не ошиблась и не поместила Марцию слишком близко к Пизону! Тот уже хмурил густые черные брови. Неужели эта отличная трапеза будет подпорчена? Соседство с женой Катона не очень приятный нюанс! Пара манипуляций со стульями — и Марция сидит рядом с Атией, Кальпурния тоже. А Пизон уже хмурит брови на Присциллу, супругу Матия, красивую идиотку Помпею Суллу и свою собственную Рутилию. У этой восемнадцатилетней Рутилии, заметил Цезарь, довольно кислый видок. Вся их семья такова. Рыжеватые волосы, веснушчатая кожа, зубы выдаются вперед. Живот округлился. В конце концов, должен же Пизон получить сына!
— Когда ты думаешь ехать в Африку? — спросил Ватиний.
— Как только соберу достаточно кораблей.
— Я буду легатом в этой кампании?
— Нет, Ватиний, — ответил Цезарь, сделав гримасу рыбе и протягивая руку за хлебом. — Ты останешься консулом в Риме.
Разговоры затихли. Глаза всех присутствующих устремились к Цезарю, потом к Публию Ватинию, который сидел, словно аршин проглотив и потеряв дар речи.
Он был клиентом Цезаря, этот тщедушный человек со слабыми ногами и большой шишкой на лбу, которая помешала ему когда-то стать авгуром. Его остроумие, веселое расположение духа и высокий уровень интеллекта привлекали к нему всех, кто входил с ним в контакт на Форуме, в сенате, в судах. К тому же, несмотря на физические недостатки, Ватиний доказал, что он не только способный политик, но и отважный солдат. Посланный, чтобы помочь Габинию при осаде Салоны в Иллирии, он со своим легатом Квинтом Корнифицием не только взял город, но пошел дальше и сокрушил все иллирийские племена, не дав им соединиться с Буребистой и племенами бассейна Данубия, что явилось бы для Рима и Цезаря куда большей неприятностью, чем Фарнак.
— Консульство непродолжительное, Ватиний, — продолжал Цезарь. — Только двухмесячное, до конца года. При других обстоятельствах я бы на это не пошел, но есть причины, почему мне нужны два действующих консула уже в этом году.
— Цезарь, я был бы счастлив стать консулом и на два рыночных интервала, — наконец проговорил Ватиний. — Будут выборы? Или ты сам назначишь меня? С кем еще, кстати?
— С Квинтом Фуфием Каленом, — сказал Цезарь. — О да, выборы будут. Вовсе не желая огорчить некоторых сенаторов, я все же надеюсь одержать верх.
— Эти выборы пройдут в стиле Суллы или ты разрешить баллотироваться и другим? — спросил Пизон, мрачнея.
— Да пусть хоть пол-Рима баллотируется, Пизон. Я… э-э-э… назову, кого я хочу, а решать будут центурии.
Никто не прокомментировал это заявление. При нынешней ситуации и после недавней замечательной речи всадники восемнадцати старших центурий будут счастливы выбрать даже марокканскую обезьяну, если Цезарь ее назовет.
— Почему тебе так необходимо иметь действующих консулов в конце года, когда ты сам здесь присутствуешь, Цезарь? — спросил Ватия Исаврик.
Цезарь предпочел сменить тему.
— Гай Матий, можно тебя попросить кое о чем? — спросил он.
— О чем угодно, Гай, ты же знаешь, — ответил Матий, человек спокойный и неамбициозный.
Благодаря старой дружбе с Цезарем дела его процветали. Чего же еще можно было желать?
— Я знаю, что агент царицы Клеопатры Аммоний приходил к тебе и получил землю у Яникула для возведения там дворца рядом с моим садом. Не можешь ли ты заняться устройством и ее сада? Я уверен, что потом царица подарит свой дворец Риму.
Матий очень хорошо понимал, что она так и поступит. Недвижимость была записана на имя Цезаря, как он приказал.
— Я рад буду помочь, Цезарь.
— Царица так же красива, как Фульвия? — спросила Помпея Сулла, твердо знавшая, что сама она краше вдовы Куриона стократ.
— Нет, — ответил Цезарь тоном, не располагающим к дальнейшим вопросам, и повернулся к Филиппу. — Твой младший сын хорошо себя проявил.
— Я рад, что он понравился тебе, Цезарь.
— Следующие год-два я намерен управлять Киликией как частью провинции Азия. Если ты не возражаешь, Филипп, я хотел бы оставить его в Тарсе. Пропретором, замещающим губернатора.
— Отлично! — просиял Филипп.
Цезарь взглянул на старшего сына Филиппа, которому было уже за тридцать. Очень красивый и, по слухам, такой же одаренный, как Квинт, он никогда не покидал Рима, упуская свои возможности, хотя и не был эпикурейцем в противоположность отцу. Причина столь странного поведения открылась вдруг Цезарю и даже в какой-то мере шокировала его. Луций не отрывал от своей мачехи голодного взгляда, исполненного беззаветной любви. Но взгляд этот оставался незамеченным, ибо любовь была также и безответной. Атия сидела спокойно, время от времени улыбаясь своему мужу, как улыбаются женщины, когда они абсолютно довольны замужеством. Хм. Подводные течения в семье Филиппа. С Атии Цезарь перевел взгляд на Октавия-младшего, который не проронил пока что ни слова. Не из застенчивости, а скорее из сознания своего статуса. Он смотрел на своего сводного брата с пониманием, но без сочувствия или одобрения, — ситуация явно не нравилась ему.
— Кто будет управлять провинцией Азия и Киликией? — многозначительно спросил Пизон.
Он очень хотел эту работу, и во многих отношениях он хороший человек, но…
— Ватия, ты согласен поехать? — спросил Цезарь.
Ватия Исаврик испугался, потом обрадовался.
— Это честь для меня, Цезарь.
— Хорошо. Тогда собирайся. — Он посмотрел на обиженного Пизона. — Пизон, у меня есть работа и для тебя, но в Риме. Я все еще корплю над проектами оказания помощи по долгам, но мне не удастся узаконить их до отъезда в провинцию Африка. Поскольку законотворчество твой конек, я хотел бы какое-то время сотрудничать с тобой в этом вопросе, чтобы затем оставить все на тебя. — Он помолчал и очень серьезно продолжил: — Одним из самых несправедливых аспектов римской манеры правления является недооценка квалифицированного труда. Почему состояния у нас сколачиваются лишь в провинциях? Это порождает волну злоупотреблений, но я положу им конец. Почему человек не может получать жалованье губернатора в Риме, если его работа столь же важна? Я поступлю так: положу тебе жалованье губернатора-проконсула за доведение моих предложений, сформулированных вчерне, до ранга законов.
