Они плакали, умоляли, просили прощения. Нет, они не квириты, не обычные граждане! Никогда, никогда они такими не станут! Они принадлежат Ромулу, Марсу, они солдаты, а не жалкий сброд!
И так в течение нескольких часов. Пол-Рима наблюдало за происходящим с Сервиевой стены, с крыш домов Капитолия. Сенат тоже, включая консулов, с приличного расстояния наблюдал, как частное лицо гасит мятеж.
— Он — чудо! — вздохнув, сказал Ватиний Калену. — И как Антонию только взбрело на ум, что солдаты Цезаря решатся тронуть хотя бы один волосок на его голове? Тем более что их так немного.
Кален усмехнулся.
— Я думаю, Антоний был уверен, что ему удастся заменить Цезаря в их сердцах. Поллион, ты ведь помнишь его еще по Галлии. Он всегда твердил, что унаследует легионы Цезаря, когда того не станет. И в течение года покупал ветеранам вино, подвозил хлеб, полагая, что они почтут это за счастье. Совершенно забывая, что эти люди по доброй воле пробивались сквозь шестифутовый слой снега в течение нескольких дней лишь для того, чтобы угодить своему генералу, чтобы не подвести его. И они его не подводили в любом бою, даже самом трудном из них.
Поллион пожал плечами.
— Антоний думал, что настал его час, — сказал он, — но Цезарь надул его. А я-то все удивлялся, зачем старик так хочет провести выборы на каких-то два месяца и почему он не едет в Кампанию, чтобы успокоить людей. Ему был нужен Антоний, и он точно знал, как далеко может зайти, чтобы его получить. Но мне жаль Цезаря: как ни кинь, а дельце ужасное. Впрочем, надеюсь, что он получил хороший урок.
— Какой урок? — спросил Ватиний.
— Что даже Цезарь не должен оставлять войска без дела надолго. О да, это Антоний их разложил, но имеются и другие. В любой армии всегда находятся недовольные и смутьяны. И безделье — самая благодатная почва для них, — сказал Поллион.
— Я никогда не прощу их! — сказал Цезарь Луцию Цезарю.
На его щеках горели два красных пятна.
Луций поежился.
— Но ты ведь простил их.
— Я действовал лишь разумно, ради благополучия Рима. Но я клянусь тебе, Луций, что каждый в десятом и двенадцатом заплатит за этот мятеж. Сначала девятый, теперь еще два. Десятый! Я взял его у Помптилия под Генавой. С тех пор они всегда были моими ребятами! И сейчас я в них нуждаюсь, но их поведение подсказало мне, что следует предпринять. Надо внедрить в их ряды пару надежных агентов, чтобы знать имена зачинщиков смуты. Завелась гниль — некоторые сочли, что солдаты Рима сами способны управлять Римом.
— По крайней мере, теперь все кончено.
— О нет. Еще не все, — уверенно возразил Цезарь. — Может быть, я и вырвал клыки у Антония, но в траве еще прячутся змеи.
— Кстати, об Антонии. Я слышал, что у него есть деньги на уплату долгов, — сказал Луций. Он подумал немного и поправился: — По крайней мере, части долгов. Он намерен принять участие в аукционе. Хочет купить дворец Помпея Магна на Каринах.
Нахмурив брови, Цезарь насторожился.
— Расскажи поподробнее.
— Начну с того, что он незаконно захватил все принадлежавшие Помпею вещи. Например, виноградная гроздь из чистого золота, которую Магну подарил Аристобул, царь евреев, появилась на днях в Жемчужном портике. За нее заплатили целое состояние, едва Курций выставил ее на прилавок. И у Антония есть еще один источник дохода — Фульвия.
— О боги! — возмущенно воскликнул Цезарь. — После Клодия и Куриона что она может найти в таком грубом животном?
— Третьего демагога. Фульвии нравятся возмутители общественного спокойствия, а Антоний вполне отвечает этому званию. Попомни мои слова, Цезарь, она выйдет за него замуж.
— Он развелся с Антонией Гибридой?
— Нет, но разведется.
— У Антонии Гибриды есть свои деньги?
— Отцу ее удалось скрыть могильное золото, которое он нашел на острове Кефалления, и это очень скрасило его вторую ссылку. Антоний потратил ее приданое в двести талантов, но я уверен, старый Гибрида будет счастлив выделить ей еще двести талантов, если ты вызволишь его из ссылки. Я знаю, он отвратителен, я очень хорошо помню твою борьбу с ним в суде, но это способ обеспечить будущее его дочери. Она не найдет нового мужа. К тому же у нее больной ребенок.
— Я отзову Гибриду, как только вернусь из Африки. Что значит еще один прощенный, когда я собираюсь вернуть всех, кого сослал Сулла?
— И Веррес вернется? — спросил Луций.
— Никогда! — с яростью выкрикнул Цезарь. — Нет, нет и нет!
Наказанным легионам заплатили и постепенно вывезли их из Неаполя и Путеол на Сицилию — в главный лагерь у Лилибея — для дальнейшей отправки в провинцию Африка.
Никто, включая обоих консулов, даже и не пытался спросить себя, почему или на каком основании обычный во всех отношениях римлянин ведет себя как главнокомандующий, стягивая римские войска в кулак, чтобы сокрушить республиканцев. Со временем все разъяснится, как это было и до сих пор. В конце ноября Цезарь назначил выборы очередных магистратов и, милостиво удовлетворяя многочисленные просьбы сторонников, решил тоже принять в них участие в качестве кандидата на главную должность. Когда его спросили, кого бы он хотел видеть своим помощником, ответ был — Марк Эмилий Лепид, старый испытанный друг и коллега.
— Надеюсь, ты понимаешь, что от тебя потребуется, Лепид, — сказал он этому достойному человеку, после того как они под приветственные крики толпы вышли из избирательной палатки Ватиния.
— Думаю, да, — ответил Лепид, отнюдь не смущенный такой прямотой.
Консульство ему было обещано. Обещание выполнялось. В первый день нового года он займет второй в Риме пост.
— Тогда расскажи мне что.
— Я должен в твое отсутствие сохранять в Риме и Италии мир, выполнять программу законотворчества, стараться ничем не задевать всадников и не мешать им в делах, продолжать в соответствии с твоими критериями пополнять сенат и зорко следить за Марком Антонием. А также за его окружением, от Попликолы до его нового приятеля Луция Тиллия Кимбра, — перечислил Лепид.
— Ты умница, Лепид!
— Ты снова хочешь стать диктатором, Цезарь?
— Нет, но может так выйти, что это будет необходимо. Если такое произойдет, готов ли ты быть моим заместителем? — спросил Цезарь.
— Конечно. Уж лучше я, чем кто-либо другой. Да и в армии мне всегда было неуютно.
4
Брут вернулся домой в начале декабря, после того как Цезарь уехал в Кампанию, чтобы закончить отправку войск. Мать печально смерила сына взглядом.
— Перемен к лучшему в тебе нет, — вынесла она приговор.
— А я думаю, есть, — возразил Брут, не садясь. — Последние два года меня многому научили.
