Пропаганда началась задолго до начала кампании, ибо подчинение Иллирии было частью плана Октавиана показать народу Рима и Италии, что лишь он один заботится об их безопасности и благополучии. Когда Италийская Галлия будет освобождена от всякой внешней угрозы, все «бедро» италийского сапога, окруженное Альпами, окажется в такой же безопасности, как и «нога».
Оставив Мецената управлять Римом при полном бездействии консулов, Октавиан поплыл из Анконы к Тергесте и оттуда поехал по суше на соединение с легионами Агриппы как их номинальный командующий. Иллирия потрясла его. Хотя ему доводилось бывать в густых лесах, он чувствовал, что эти леса — влажные, мрачные, почти непроходимые — больше походили на лиственные заросли германских просторов, чем на то, что растет в Италии или в других цивилизованных землях. Неровная земля под кронами гигантских деревьев была лишена солнечного света, и там могли расти только папоротники и грибы. Люди охотились на оленей, медведей, волков, зубров, диких кошек, не только ради еды, но и для защиты своих жилищ. Лишь на немногих просеках они разрабатывали землю и выращивали просо и пшеницу-спельту — источник белого хлеба. Женщины держали немногочисленных кур, но в целом пища была однообразная и не особо питательная. Единственным центром торговли был Навпорт. Торговали медвежьими шкурами, мехом и золотым песком, который намывали в реках Коркор и Колапис.
Октавиан нашел Агриппу в Авендоне, городе, сдавшемся при виде легионов и ужасных осадных машин.
Авендону суждено было стать их последней мирной победой. Когда легионы начали переходить горный хребет Капелла, на их пути встал такой густой подлесок, что пришлось прорубать себе дорогу.
— Неудивительно, — сказал Октавиан Агриппе, — что страны, расположенные намного дальше от Италии, были укрощены, а Иллирия оставалась непокоренной. Я думаю, даже мой божественный отец побледнел бы при виде этого ужасного места. — Он вздрогнул. — Мы тоже идем — если можно употребить это слово, — рискуя подвергнуться нападению. Из-за подлеска невозможно увидеть ловушки, поджидающие нас.
— Правильно, — кивнул Агриппа и стал слушать, что посоветует Цезарь.
— Поможет, если мы пошлем несколько когорт по обе стороны нашей дороги? У них может появиться шанс заметить нападающих при пересечении просеки.
— Хорошая тактика, Цезарь, — сказал довольный Агриппа.
Октавиан усмехнулся.
— Думал, что я на это неспособен, да?
— Я никогда не недооценивал тебя, Цезарь. Ты полон сюрпризов.
Посланные вперед когорты обнаружили несколько ловушек. Терпон пал, впереди лежал Метул, самое большое поселение на этой территории, с хорошо укрепленной деревянной крепостью на вершине двухсотфутовой скалы. Население закрыло ворота и отказалось сдаться.
— Думаешь, ее можно взять? — спросил Агриппа Октавиана.
— Не уверен, но знаю, что ты сможешь.
— Не смогу, потому что меня здесь не будет. Тавр не знает, продолжать ли ему идти на восток или повернуть на север к Паннонии.
— Поскольку Рим нуждается в мире и на востоке, и на севере, Агриппа, тебе лучше пойти к нему на помощь. Но мне будет не хватать тебя!
Октавиан внимательно осмотрел местность и решил, что самое лучшее будет построить насыпь от долины до бревенчатых стен крепости на высоте двухсот футов. Легионеры быстро нарыли насыпь из земли вместе с камнями до нужной высоты. Но жители Метула, несколько лет назад захватившие у Авла Габиния осадные машины и механизмы, умело использовали их отличные пики и лопаты и сделали несколько подкопов под насыпью. В результате она рухнула. Октавиан восстановил насыпь, но не вплотную к утесу. Теперь она возвышалась отдельно и с каждой стороны была обнесена крепкими досками. Рядом с ней была нарыта вторая насыпь. Мастера на все руки, армейские механики начали строить деревянные леса между утесом и двумя насыпями. Когда леса достигли высоты стен, на них положили по два продольных моста с каждой насыпи до стен крепости. На каждый мост могли встать в ряд восемь человек, что позволяло сделать штурм массированным и эффективным.
Агриппа вернулся как раз вовремя, чтобы стать свидетелем атаки на стены Метула. Он внимательно осмотрел осадные работы.
— Аварик в миниатюре, и намного слабее, — сказал он.
Октавиан был обескуражен.
— Я сделал все неправильно? Это не то, что надо? О, Марк, не будем напрасно терять жизни! Если это неправильно, давай все снесем! Ты придумаешь что-нибудь получше.
— Нет-нет, все хорошо, — успокоил его Агриппа. — В Аварике стены были галльской кладки, и даже богу Юлию понадобился месяц, чтобы построить бревенчатую платформу. А для Метула достаточно и этой.
Для Октавиана многое зависело от этой иллирийской кампании помимо ее политического значения. Восемь лет прошло после Филипп, но, несмотря на кампанию против Секста Помпея, люди все еще верили в то, что он трус и боится встретиться лицом к лицу с врагом. Астма наконец прошла, и Октавиан считал, что в этой влажной атмосфере, когда кругом деревья, она вряд ли вернется. Он верил, что брак с Ливией Друзиллой вылечил его, ибо он помнил, как египетский врач его божественного отца, Хапд-эфане, говорил, что счастливая домашняя жизнь — самое лучшее лекарство.
Здесь, в Иллирии, ему необходимо завоевать новую репутацию, репутацию храброго солдата. Не генерала, а человека, который сражается в первых рядах с мечом и щитом в руках. Так же, как сражался не однажды его божественный отец. Он должен найти возможность стать солдатом в первых рядах, но до сих пор это ему не удавалось. Поступок должен быть спонтанным и геройским, видимый только тем, кто сражается вокруг него, чем-то действительно настолько выдающимся, чтобы о нем передавали вести от легиона к легиону. Если это случится, он освободится от клейма труса. Его боевые шрамы должны увидеть все.
Такая возможность появилась, когда на рассвете следующего дня после возвращения Агриппы началась атака на Метул. Отчаянно желавшие избавиться от присутствия римлян, жители Метула незаметно прорыли путь из своей крепости и посреди ночи проникли к основанию лесов. Они подпилили главные опоры, но не до конца. И утром вес легионеров, собравшихся на мостках, вызвал обрушение.
Три из четырех мостов упали, солдаты попадали на землю. К счастью, Октавиан находился близко к уцелевшему мосту. Когда его солдаты дрогнули и начали отступать, он схватил щит, выхватил меч и побежал к передней линии.
— Давай, ребята! — крикнул он. — Здесь Цезарь, вы сможете это сделать!
Вид его сотворил чудо. Призвав на помощь Марса Непобедимого, солдаты сплотились и с Октавианом во главе двинулись по мосту. Они почти сделали это, но под самой стеной мост с грохотом провалился. Октавиан и солдаты попадали на землю.
«Я не могу умереть!» — мысленно повторял Октавиан, но голова его оставалась ясной. Падая с сооружения, он ухватился за конец обломанной распорки и держался за нее, пока не нашел другую под собой. Так постепенно он спустился с высоты двухсот футов. У него было вывихнуто плечо, ладони и руки в занозах, правое колено сильно повреждено, но когда он лежал на мшистой земле под грудой древесины, он был очень даже живой.
