Но еще до его приезда в Эфес присутствие Клеопатры привело к серьезным последствиям. Первыми уехали в Рим Сатурнин и Аррунтий, объявив, что скорее они будут служить человеку, которого ненавидят, чем женщине. По крайней мере, Октавиан — римлянин! Потом уехал Атратин вместе с группой младших легатов — те приходили в бешенство оттого, что Клеопатра позволяла себе проверять их лагеря, выискивая недостатки, ругая за грязное имущество, оскорбляя старших центурионов за то, что они не вставали по стойке «смирно», когда она обращалась к ним.
Когда Атратин приехал в Рим, Агенобарб и Сосий даже растерялись, выслушав его жалобы.
В Риме тоже все было плохо. Казна почти опустела из-за дороговизны земли, которую пришлось найти для многих тысяч ветеранов. Миллионы миллионов сестерциев Секста Помпея были потрачены, каким бы невероятным это ни казалось. Земля была очень дорогая, и очень немногие легионеры согласились поселиться на чужих землях, таких как обе Испании, обе Галлии и Африка. Они ведь были римлянами, приросшими к италийской земле. Да, отставники были удовлетворены, однако это стоило государству огромных денег.
Но нельзя было отрицать и того, что Октавиан медленно завоевывал доминирующее положение в сенате и среди плутократов и всадников-предпринимателей. Благоприятные возможности для них на Востоке Антония сокращались, а те люди и фермы, что процветали два года назад, теперь терпели убытки. Полемон, Архелай Сисен, Аминта и более мелкие цари-клиенты, назначенные Антонием, стали достаточно уверенными в себе и начали издавать законы, препятствующие процветанию римской коммерции. Подстрекаемые, как всем было известно, Клеопатрой, этим пауком в центре паутины.
— Что мы будем делать? — спросил Сосий Агенобарба, когда разъяренный Атратин ушел.
— Я думал об этом, Гай, с тех пор, как получил от Антония то письмо, и я считаю, что нам остается только одно.
— Говори! — нетерпеливо крикнул Сосий.
— Мы должны усилить правление Антония на Востоке, сделав его по возможности римским. Это один зубец двухзубцовой вилки, — сказал Агенобарб. — Второй зубец — сделать так, чтобы Октавиана посчитали незаконным.
— Незаконным?! Как ты это сделаешь?
— Переведя правительство из Рима в Эфес. Мы с тобой — консулы этого года. Большинство преторов тоже за Антония. Я сомневаюсь, что мы сможем оторвать кого-нибудь из плебейских трибунов от их скамьи, но если половина сената поедет с нами, мы будем бесспорным правительством в изгнании. Да, Сосий, мы уедем из Рима в Эфес! Таким образом мы сделаем Эфес центром правления и прибавим к окружению Антония еще, скажем, пятьсот верных римлян. Более чем достаточно, чтобы заставить Клеопатру возвратиться в Египет, где ей и положено быть.
— То же самое сделал Помпей Магн, после того как Цезарь — бог Юлий! — перешел Рубикон и вступил в Италию. Он взял консулов, преторов и четыреста сенаторов в Грецию. — Сосий нахмурился. — Но в те дни сенат был меньше, и в нем не было так много «новых людей». В сегодняшнем сенате тысяча человек, и две трети в нем — «новые люди». Большинство из них верны Октавиану. Если мы должны выглядеть как правительство в изгнании, нам нужно убедить хотя бы пятьсот сенаторов поехать с нами, а я не думаю, что нам удастся это сделать.
— На самом деле и я не думаю. Я рассчитываю на четыреста человек, до конца преданных Антонию. Не большинство, но достаточно, чтобы убедить народ, что Октавиан действует незаконно, если он попытается сформировать правительство с целью заменить нас, — сказал Агенобарб.
— Этим, Гней, ты начнешь гражданскую войну.
— Я знаю. Но гражданская война все равно неизбежна. По какой другой причине Антоний двинул всю свою армию и флот в Эфес? Ты думаешь, Октавиан этого не понял? Я ненавижу его, но я хорошо знаю его ум. Извращенная копия ума Цезаря живет в голове Октавиана, поверь мне.
— Откуда ты знаешь, что он в его голове?
— Что? — не понял Агенобарб.
— Ум.
— Все, кто когда-нибудь побывал на поле сражения, Сосий, знают об этом. Спроси любого армейского хирурга. Ум в голове, в мозгу. — Агенобарб раздраженно взмахнул руками. — Сосий, мы не обсуждаем анатомию и расположение разумного начала! Мы говорим о том, как лучше помочь Антонию выбраться из этой египетской трясины и вернуться в Рим!
— Да-да, конечно. Извини. Тогда нам надо действовать скорее. Если не поторопимся, Октавиан не даст нам уехать из Италии.
Но Октавиан им не помешал. Его агенты сообщили о внезапной судорожной деятельности отдельных сенаторов: они забирали вклады из банков, припрятывали имущество, спасая его от ареста, собирали в дорогу жен, детей, педагогов, воспитателей, нянь, лакеев, служанок, не забыли и парикмахеров, косметологов, белошвеек, прислугу, охранников и поваров. Но он ничего не предпринял, даже не сказал ни слова в палате или на ростре Римского Форума. Он выехал из Рима ранней весной, но теперь вернулся, чтобы быть начеку.
Итак, Агенобарб, Сосий, десять преторов и триста сенаторов торопливо передвигались по Аппиевой дороге в Тарент, кто верхом, кто в двуколках. Домашние ехали в паланкинах среди сотен повозок со слугами, с мебелью, тканями, зерном, всякими мелочами и продуктами. В конце концов все отплыли из Тарента — ближайшего порта, откуда корабли направлялись в Афины вокруг мыса Тенар или в Патры в Коринфском заливе.
Только триста сенаторов! Агенобарб был разочарован, что не сумел убедить и четверти преданных Антонию людей, не говоря уже о нейтралах. Но он был уверен, что это количество достаточно внушительное, чтобы не дать Октавиану возможности без больших усилий сформировать работоспособное правительство. Агенобарб считал себя исключительной личностью. Он был человеком с Палатина и считал, что власть в Риме должна находиться в руках элиты.
Антоний обрадовался им и быстро сформировал антисенат в административном здании Эфеса. Возмущенных богачей со статусом только союзника выселили из их особняков. К счастью, Эфес был большим городом и обеспечил Антонию достаточно зданий для размещения огромного притока важных людей и их семей. Местные плутократы переселились в Смирну, Милет, Приену. В результате торговые суда исчезли из гавани, и это хорошо, больше военных галер сможет встать там на якорь. Что произойдет с городом, когда римляне уйдут, не беспокоило ни Антония, ни его коллег. А жаль. Эфесу понадобились годы, чтобы вернуться к процветанию.
Клеопатре совсем не нравилась инициатива Агенобарба и это правительство в изгнании, которое решительно запретило ей присутствовать на заседаниях антисената. Разозлившись, она неосторожно заявила Агенобарбу:
— Ты пожалеешь об этом, когда я буду вершить суд на Капитолии!
— Меня ты не будешь судить, госпожа! — огрызнулся он. — Когда ты сядешь вершить суд на Капитолии, я уже буду мертв — и все истинные римляне со мной! Я предупреждаю тебя, Клеопатра: лучше выбрось эти идеи из головы, потому что этого никогда не будет!
— Не смей обращаться ко мне по имени! — ледяным тоном произнесла она. — Ты должен обращаться ко мне «царица», и с поклоном!
