Октавиан помрачнел.
— Какое значение имеет его завещание?
— Большое, — просто сказал Планк.
— Расплывчатый ответ. Уточни.
— Он был в хорошем настроении, когда мы засвидетельствовали завещание, и произнес несколько фраз, которые заставили Тития и меня думать, что это очень подозрительный документ. Фактически предательский, если документ, который нельзя прочесть до смерти завещателя, можно считать предательским. Антоний, конечно, не думал, что существует посмертная измена, отсюда его неосторожные замечания.
— Давай поконкретнее, Планк, пожалуйста!
— Я не могу. Антоний был слишком скрытен. Но Титий и я думаем, что тебе полезно посмотреть на это завещание.
— Как же мне это сделать? Последняя воля человека священна.
— Это твоя проблема, Цезарь.
— Разве ты ничего не можешь сказать мне о его содержании? Что именно он говорил?
Планк поднялся и стал поправлять складки тоги, видимо полностью поглощенный этим занятием.
— Мы определенно должны придумать какую-то одежду, более удобную для сидячего положения, чем тога… О том, как он любит Александрию и ту женщину… Да, тоги неудобны… О том, что ее сын должен иметь свои права… О проклятье! На тоге пятно!
И он ушел, продолжая поправлять тогу.
Значит, ничего такого уж предательского. Разве что Планк действительно думает, что завещание Антония поможет Октавиану. Поскольку возможность стать консулом-суффектом Титию не представится еще несколько месяцев, Планк, конечно понимает, что, если наживка, которой он помахал перед носом Октавиана, окажется фальшивой, Титий никогда не сядет на курульном возвышении. Но как получить доступ к завещанию Антония? Как?
— Я помню, что бог Юлий говорил мне о весталках, которые хранят около двух миллионов завещаний, — сказал Октавиан Ливии Друзилле, единственной, кому он мог доверить такую новость. — Свитки хранятся на верхнем этаже, на нижнем и даже занимают часть подвала. У них целая система хранения. Завещания из провинций и других государств в одном месте, завещания италийцев — в другом, завещания римлян где-то еще. Но бог Юлий ничего больше не говорил о системе, а в то время я не знал, насколько это станет важным, поэтому не расспрашивал. Глупо, глупо!
Он стукнул кулаком по колену.
— Не волнуйся, Цезарь, ты получишь, что хочешь. — Взгляд больших синих глаз стал задумчивым. Она тихо засмеялась. — Ты можешь сделать что-то очень хорошее для Октавии, а поскольку я очень ревнивая жена, то же самое ты должен сделать и для меня.
— Ты — и ревнуешь к Октавии? — недоверчиво спросил он.
— Но люди, не входящие в круг наших близких друзей, не знают, в каких мы с Октавией отношениях, так? Весь Рим возмущается их разводом. Глупец, он не должен был выселять ее и детей! Это повредило ему больше, чем все твои слухи о влиянии на него Клеопатры. — На красивом лице появилось мечтательное выражение. — Было бы замечательно, если бы твои агенты могли рассказать народу Рима и Италии, как сильно ты любишь свою сестру и свою жену, с каким вниманием ты относишься к ним. Я уверена, что, если бы ты позволил Лепиду жить в Общественном доме, Лепид был бы так благодарен, что в знак благодарности оказал бы честь Октавии и мне.
Октавиан смотрел на нее, пораженный. Так смотрел он на нее каждый раз, когда ее проницательность превосходила его.
— Хотел бы я знать, куда ты клонишь, моя дорогая.
— Подумай о сотнях статуй Октавии, которые ты выставил по всему Риму и Италии, и о моих статуях. Может, было бы неплохо добавить к их надписям одну строчку? Что-нибудь очень почетное.
— Я все еще не понимаю.
— Убеди Лепида, великого понтифика, наградить Октавию и меня статусом весталок навечно.
— Но вы же не весталки! Кстати, и не девственницы.
— Почетные, Цезарь, почетные! Раструби об этом на рыночных площадях от Медиолана и Аквилеи до Регия и Тарента! Твоя сестра и твоя жена — женщины, примерные до такой степени, что их целомудрие и поведение в браке ставит их в ряды весталок.
— Продолжай! — взволнованно попросил он.
— Статус весталки позволит нам приходить в Общественный дом на половину весталок, когда мы захотим. Нет нужды вовлекать в это Октавию, если и я буду иметь такую привилегию. Я сама смогу узнать для тебя, где хранится завещание Антония. Аппулея ничего не заподозрит — с чего бы? Ее мать — твоя сводная сестра, она регулярно обедает с нами. Я очень нравлюсь ей. Я не смогу украсть для тебя завещание, но если найду, где оно, ты сможешь быстро получить его.
Октавиан стиснул ее в объятиях с такой силой, что у нее чуть не треснули ребра и перехватило дыхание. Ничто не радовало Ливию Друзиллу так, как возможность дать ему совет в тех случаях, когда сам Цезарь ничего не мог придумать.
— Ливия Друзилла, ты умница! — воскликнул он, отпуская ее.
— Я знаю, — сказала она, слегка оттолкнув его. — А теперь начинай действовать, любовь моя! На это дело уйдет немало дней, а мы не можем себе позволить ждать слишком долго.
Боль, которую Лепид испытывал от потери статуса триумвира, была несравнима с болью, причиненной изгнанием его из Рима, поэтому, когда его посетил Октавиан и сказал, что он должен сделать, чтобы иметь возможность вернуться в Общественный дом, Лепид не раздумывая согласился возвысить Октавию и Ливию Друзиллу в ранг весталок. И это не просто почетное звание. Отныне они могут безопасно ходить везде без сопровождения, поскольку ни один мужчина, даже самый отъявленный грабитель, не посмеет дотронуться до них, иначе он будет проклят как нечестивый, лишен гражданства, высечен и обезглавлен, а все его имущество, вплоть до самого дешевого глиняного кубка, будет конфисковано. Его жена и дети умрут с голоду.
Весь Рим и Италия радовались. Тот факт, что радовались они больше за Октавию, чем за Ливию Друзиллу, ничуть не задел жену Октавиана. Вместо этого она напросилась на обед в столовой весталок, чтобы познакомиться со своими подругами-жрицами.
Старшая весталка Аппулея была кузиной Октавиана и хорошо знала Ливию Друзиллу еще с того времени, когда, молодая и беременная, она жила у весталок до брака с Октавианом.
— Это знак, — сказала ей Аппулея, когда семь весталок заняли свои места вокруг стола. — Теперь я могу признаться, что очень беспокоилась. Какое это было облегчение, когда стало ясно, что твое пребывание здесь не вызвало религиозных последствий! Это было предзнаменование, я уверена.
Не очень умная женщина, эта Аппулея. Но оказываемое ей огромное почтение сделало ее именно такой, какой и должна быть старшая весталка. На ней было белое платье с длинными рукавами, поверх которого надета туника с прорезями по бокам. На шее — амулет-булла на цепочке, волосы спрятаны под короной из семи скрученных валиков шерсти, расположенных друг над другом. И все это покрывала вуаль, такая тонкая, что казалась воздушной. Аппулея железной рукой управляла своим маленьким стадом, зная, что целомудрие весталок олицетворяет удачу Рима. Время от времени какой-нибудь мужчина (например, Публий Клодий) лишал целомудрия какую-нибудь весталку, и ее судили. Но при Аппулее такого случиться не могло.
