— Я не говорил, что флот надо отдать врагу, царица. Я имел в виду, что его надо сжечь.
— Сжечь? — ахнула она и схватилась за горло, ощутив увеличившуюся опухоль. — Сжечь? Все это дерево, всю работу, деньги — все пустить в дым? Никогда! Нет, нет и нет! У нас больше четырехсот квинкверем в боевой готовности и еще больше транспортов! У нас не осталось кавалерии, идиот! Это значит, пехота не может сражаться — она совершенно парализована! Если надо что-то уничтожить, пусть это будет пехота!
— Исход сражения на суше решает пехота, а не кавалерия, — сказал Канидий, не желавший уступать этой сумасшедшей женщине и ее стремлению получить то, что полагается за потраченные ею деньги. — Мы сожжем корабли и пойдем в Амфиполис.
Во время этой словесной перепалки Антоний сидел молча. Клеопатра была одна против Канидия, которого поддержали Попликола, Сосий и Лурий. Их речи казались ему чем-то нереальным, как волны, набегающие на берег и снова отступающие.
— Я не поеду домой, и ты не сожжешь мои корабли! — кричала она с пеной у рта.
— Уезжай домой, женщина! Мы должны сжечь корабли! — кричали легаты, сжав кулаки, а некоторые даже хватались за мечи.
Наконец Антоний словно ожил. Он стукнул кулаком по столу так, что стол зашатался.
— Заткнитесь! Все! Заткнитесь и сядьте!
Они сели, дрожа от гнева и разочарования.
— Мы не будем сжигать корабли, — устало сказал Антоний. — Царица права, корабли надо сберечь. Если мы сожжем все наши корабли, ничто не будет стоять между Октавианом и восточным концом Нашего моря. Египет падет, потому что Октавиан просто обойдет нас у Амфиполиса. Он поплывет прямо в Египет, и Египет падет, потому что мы не сможем дойти туда первыми, если пойдем по суше. Подумайте о расстоянии! Тысяча миль до Геллеспонта, еще тысяча миль по Анатолии и три тысячи миль до Александрии. Наверное, Цезарь мог пройти такое расстояние за три-четыре месяца, но его солдаты готовы были умереть за него, в то время как наши через месяц устанут от форсированных маршей и дезертируют.
Его аргументы были неопровержимы. Канидий, Попликола, Сосий и Лурий затихли. Клеопатра сидела, опустив глаза и не ощущая никакого триумфа. Внезапно она поняла, что двигало этими дураками: они не могли перенести того, что она женщина. Все это не потому, что она иностранка и что деньги принадлежат ей, — вся их ненависть была направлена против женщины. Римлянам не нравились женщины, поэтому они оставляли их дома, даже если не были заняты ничем особенно важным, просто уезжали на свои виллы! Наконец-то она разгадала загадку.
— Я не знала, что во всем виноват мой пол, — сказала она Антонию, после того как его генералы ушли, недовольно бормоча что-то, но понимая, что он прав. — Почему я была такой слепой?
— Потому что твоя жизнь не давала тебе прозреть.
Наступило молчание. Клеопатра чувствовала в Антонии перемену, словно ожесточенность долгого спора между нею и его четырьмя оставшимися друзьями дошла до его сознания и частично вернула ему энергию.
— Я больше не хочу говорить о моем плане с Канидием и другими, — сказала она. — Но я хотела бы обсудить его с тобой. Ты выслушаешь меня?
— С удовольствием, любовь моя. С удовольствием.
— Я знаю, что здесь мы победить не можем, — оживленно начала она, словно это ее не волновало. — И еще я поняла, что пехота бесполезна. Твои римские войска верны тебе, как всегда, и среди них не было дезертиров. Поэтому их нужно по возможности сберечь. Я хочу уйти из Амбракии и быстро добраться до Египта. И есть только один способ сделать это. Наш флот должен дать сражение. Сражением должен командовать ты лично, с борта «Антонии». Ты и твои друзья должны проработать все детали, потому что я в морском деле ничего не понимаю. Я только хочу погрузить на мои транспорты как можно больше твоих римских солдат, а остальных ты посадишь на свои самые быстроходные галеры. Пусть тебя не волнуют квинкверемы. Они такие медленные, что их захватят.
Он внимательно слушал, пристально глядя на нее.
— Продолжай.
— Это наш секрет, Марк, любовь моя. Ты не скажешь об этом даже Канидию, которому поручишь на суше командовать оставшейся пехотой. Командовать флотом назначь Попликолу, Сосия и Лурия. Это их займет. Пока они знают, что мы там лично, они не почувствуют подвоха. Я буду на борту «Цезариона», достаточно далеко позади линий, чтобы видеть, где образуется брешь. И как только такая брешь появится, мы с твоим войском быстро уплывем в Египет! Тебе нужно держать пинас около «Антонии». Когда ты увидишь, что я уплываю, ты последуешь за мной. Быстро догонишь меня и перейдешь на борт «Цезариона».
— Я буду выглядеть дезертиром, — хмурясь, сказал Антоний.
— Нет, если все будут знать, что ты действовал так, чтобы спасти твои легионы.
— Я хочу улучшить твой план, любимая. У меня в Киренаике есть флот и четыре хороших легиона с Пинарием Скарпом. Дай мне один корабль, и я поплыву в Паретоний, чтобы забрать Пинария и моих людей. Мы снова увидимся в Александрии.
— Паретоний? Это в Ливии, а не в Киренаике.
— Поэтому я пошлю сейчас корабль в Киренаику. Я прикажу Пинарию немедленно идти в Паретоний.
— Если мы не сумеем спасти все твои одиннадцать легионов здесь, у нас есть еще четыре, — с удовлетворением произнесла Клеопатра. — Пусть будет так, Марк. Тот корабль будет ждать на траверзе «Цезариона». Но прежде чем ты перейдешь на него, ты попрощаешься со мной на «Цезарионе», хорошо?
— Это нетрудно, — сказал он, смеясь, и поцеловал ее.
Секрет неминуемо раскрылся, когда в сентябрьские календы легионы были погружены — набиты, как сельди в бочке, — на транспорты Клеопатры и другие быстроходные корабли. Перед этим было замечено свидетельство чего-то более важного, чем морской бой: на всех кораблях, кроме массивных «пятерок», были сложены паруса и погружено огромное количество воды и еды. Канидий, Попликола, Сосий, Лурий и остальные легаты предположили, что сразу же после боя они поплывут в Египет. Их предположение усилилось, когда все ненужные корабли были вытащены на берег и сожжены подальше от Амбракии, чтобы дым рассеялся, прежде чем Октавиан сможет увидеть его. Никто не подозревал, что само сражение — это дым, что никакого боя не будет. Гордые римляне Попликола, Сосий и Лурий не смогли бы смириться с этим. Канидий, разглядевший истину сквозь дымовую завесу, ничего не сказал своим товарищам, только подумал, сколько войска не успеет погрузиться на транспорты к тому моменту как Октавиан поймет, что происходит.
26
В конце лета ветер на Адриатике был более предсказуем, чем в любой другой сезон. Утром он дул с запада, а ближе к полудню менял направление на северо-западное, и чем севернее он поворачивал, тем больше набирал силу.
Октавиан и Агриппа не пропустили ни одного признака предстоящего сражения, хотя ни один разведчик не сообщил им о парусах, воде и еде на борту каждого транспорта Антония и Клеопатры. Если бы они знали об этом, то приняли бы контрмеры для отхода. А так они лишь посчитали, что противник устал сидеть тихо и решил поставить все на поражение Агриппы на море.
