— Кому?
— Императору Цезарю. Мы не зовем его Октавианом. И Рим тоже не зовет. — Меценат сделался очень серьезным. — Может быть, поэтому Поллион не пошел на Рим, даже в качестве выбранного младшего консула.
— Вот менее приятная новость для императора Цезаря, чем Дальняя Галлия, — язвительно заметил Секст. — Поллион переманил Агенобарба на сторону Антония. Это не понравится императору Цезарю!
— Ох, стороны, стороны, — воскликнул Меценат, но как-то равнодушно. — Единственная сторона — это Рим. Агенобарб — горячая голова, Секст, тебе это хорошо известно. Он принадлежит только самому себе, и он с удовольствием бороздит свой участок моря, считая себя Нептуном. Не означает ли это, что у тебя у самого в будущем прибавится забот с Агенобарбом?
— Не знаю, — ответил Секст с непроницаемым лицом.
— Ближе к делу. Этот многоглазый, многоязыкий хищник Слух говорит, что ты сейчас не ладишь с Луцием Стаем Мурком, — сказал Меценат, демонстрируя свою осведомленность не способной это оценить аудитории.
— Мурк хочет командовать на равных правах, — вырвалось у Секста.
Это было характерно для Мецената: он усыплял бдительность слушателей, и его начинали воспринимать не как ставленника Октавиана, а как друга, достойного доверия. Досадуя на свою неосторожность, Секст попытался исправить ошибку:
— Конечно, он не может разделить со мной командование, так как я в нем не уверен. Я добился успеха, потому что сам принимаю все решения. Мурк — апулийский козопас, который возомнил себя римским аристократом.
«Глядите-ка, кто это говорит, — подумал Меценат. — Значит, прощай, Мурк, да? К этому времени в следующем году он будет мертв, обвиненный в каком-нибудь проступке. Этот высокомерный молодой негодяй не терпит равных, отсюда его пристрастие к адмиралам-вольноотпущенникам. Его роман с Агенобарбом продлится лишь до тех пор, пока Агенобарб не назовет его пиценским выскочкой».
Вся полезная информация получена, но он здесь не для этого. Отказавшись от креветок и от вылавливания новостей, Меценат перешел к своему главному заданию — убедить Секста Помпея помочь выжить Октавиану и Италии. Для Италии это означает полные желудки. Для Октавиана — сохранение того, что он имеет.
— Секст Помпей, — очень серьезно начал Меценат два дня спустя, — не мое дело судить тебя или кого-то еще. Но ты не можешь отрицать, что крысы Сицилии питаются лучше, чем народ Италии, твоей собственной страны, от Пицена, Умбрии и Этрурии до Бруттия и Калабрии. Страны твоего города, который твой отец украшал долгие годы. За шесть лет после сражения у Мунды ты нажил тысячи миллионов сестерциев, перепродавая пшеницу, значит, это не вопрос денег. Но если это вопрос, как заставить сенат и народ Рима восстановить твое гражданство и все сопутствующие права, то ты, конечно, понимаешь, что тебе потребуются мощные союзники в Риме. Фактически есть только два человека, имеющие власть, необходимую, чтобы помочь тебе, — Марк Антоний и император Цезарь. Почему ты так уверен, что это будет Антоний, менее рациональный и, если можно так сказать, менее надежный человек, чем император Цезарь? Антоний назвал тебя пиратом, не захотел слушать Луция Либона, которого ты прислал с предложением союза. А сейчас такое предложение делает император Цезарь. Не говорит ли это о его искренности, его заинтересованности в тебе, его желании помочь тебе? От императора Цезаря ты не услышишь обвинений в пиратстве. Встань на его сторону! Антоний не заинтересован, и это неоспоримо. Если есть стороны, из которых надо выбирать, тогда выбирай правильную сторону.
— Хорошо, — сердито сказал Секст. — Я встану на сторону Октавиана. Но я требую конкретных гарантий, что он замолвит за меня слово в сенате и на собраниях.
— Император Цезарь сделает это. Какое свидетельство его доброй воли удовлетворит тебя?
— Как он относится к возможности войти в мою семью?
— Он будет очень рад.
— Я так понимаю, что жены у него нет?
— Нет. Ни один из его браков не был фактическим. Он чувствовал, что дочери проституток могут сами стать проститутками.
— Надеюсь, этот брак не будет фиктивным. У моего тестя Луция Либона есть сестра, вдова, в высшей мере респектабельная. Вы можете рассмотреть ее кандидатуру.
Выпученные глаза выкатились еще больше, словно это предложение стало приятным сюрпризом.
— Секст Помпей, император Цезарь сочтет это честью! Кое-что я знаю о ней, и только очень положительное.
— Если брак состоится, я буду пропускать корабли с африканским зерном. И буду продавать всем агентам от Октавиана мою пшеницу по тринадцать сестерциев за модий.
— Несчастливое число.
Секст усмехнулся.
— Для Октавиана может быть, но не для меня.
— Никогда нельзя быть уверенным, — тихо заметил Меценат.
Октавиан встретился со Скрибонией, и она ему понравилась, хотя те несколько человек, которые присутствовали на свадьбе, ни за что не догадались бы об этом по его серьезному виду и внимательным глазам, никогда не выдававшим чувств. Да, он был доволен. Скрибония не выглядела на тридцать три, она казалась его ровесницей, а ему скоро исполнится двадцать три года. Темно-каштановые волосы, карие глаза, гладкая кожа, чистая и молочно-белая, приятное лицо, отличная фигура. На ней не было ничего огненного и шафранового, подобающего невесте-девственнице. Она выбрала розовый цвет, несколько слоев газа поверх светло-вишневой нижней юбки. Те несколько слов, которыми они обменялись на церемонии, показали, что она не робкая, ной не болтушка, а из их последующего разговора он понял, что она начитанна, образованна и на греческом говорит лучше его. Единственным качеством, которое заронило в нем сомнение, стало ее чувство юмора. Сам лишенный этого чувства, Октавиан боялся тех, кто обладал им, особенно если это были женщины. Откуда ему знать, что они смеются не над ним? Но Скрибония вряд ли нашла бы смешным или забавным мужа настолько выше ее по положению, как сын бога.
— Мне жаль, что я разлучаю тебя с твоим отцом, — сказал Октавиан.
Глаза ее заблестели.
— А мне, Цезарь, не жаль. Он старый зануда.
— Действительно? — удивился Октавиан. — Я всегда считал, что расставание с отцом — это удар для дочери.
— Этот удар происходил уже дважды до тебя, Цезарь, и каждый раз он был слабее. На данной стадии это уже скорее поглаживание, чем удар. Кроме того, я никогда не думала, что мой третий муж будет красивым молодым человеком. — Она хихикнула. — Лучшее, на что я надеялась, — это на восьмидесятилетнего бойкого старичка.
— О-о! — вот все, что ему удалось произнести.
— Я слышала, что твой зять Гай Марцелл-младший умер, — сказала она, сжалившись над ним. — Когда я смогу пойти выразить соболезнование твоей сестре?
— Октавия сожалеет, что не смогла быть на моей свадьбе, но она очень горюет, хотя я не знаю почему. Я думаю, эмоциональные проявления немного неприличны.
