Агриппа засиял, схватил Октавиана за руку. Сам-то он знал, что бесконечно предан Цезарю, но ему нравилось, когда Октавиан признавал этот факт словом или делом.
— Важнее, кто останется около тебя, пока я буду служить в Дальней Галлии.
— Конечно, Статилий Тавр. Думаю, Сабин. Само собой разумеется, Кальвин. Корнелий Галл — умный и надежный, пока он не сочиняет очередную поэму. Карринат в Испании.
— В основном опирайся на Кальвина, — посоветовал Агриппа.
Как и Скрибония, Октавия не считала правильным надевать на свадьбу огненно-красное и шафрановое. Обладая хорошим вкусом, она выбрала светло-бирюзовый цвет, который особенно шел ей. К изящно задрапированному платью она надела великолепное ожерелье и серьги, подаренные ей Антонием, когда тот заходил в дом покойного Марцелла-младшего навестить ее за день до церемонии.
— О, Антоний, какая красота! — выдохнула она, с изумлением разглядывая гарнитур. Сделанное из массивного золота и богато украшенное безупречной неограненной бирюзой ожерелье плотно прилегало к шее, как узкий воротник. — На камнях нет ни единого пятнышка, которое портило бы их голубизну.
— Я подумал о них, когда вспомнил цвет твоих глаз, — сказал Антоний, довольный ее явным восторгом. — Клеопатра дала их мне для Фульвии.
Октавия не отвела глаз, не позволила хоть чуть померкнуть свету в этих глазах, которыми все восхищались.
— Они действительно великолепны, — подтвердила она и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. — Завтра я их надену.
— Я подозреваю, — небрежно продолжил Антоний, — что камни не отвечали стандартам Клеопатры, касающимся драгоценностей. У нее масса подарков. Так что можно сказать, что она дала мне отбракованное. Но денег она мне не дала, — закончил он с горечью. — Она… ой, извини!
Октавия улыбнулась, как улыбалась маленькому Марцеллу, когда тот озорничал.
— Ты можешь сквернословить, сколько хочешь, Антоний. Я не молодая девица, которую надо оберегать от грубостей.
— Ты согласна выйти за меня замуж? — спросил он, считая, что обязан задать этот вопрос.
— Я люблю тебя всем сердцем уже много лет, — ответила она, не пытаясь скрывать свои чувства.
Какой-то инстинкт подсказал ей, что ему нравится, когда его любят, что это предрасполагает его к ответному чувству, чего она отчаянно хотела.
— Я бы сам ни за что не догадался! — воскликнул он, пораженный.
— Ты и не мог догадаться. Я была женой Марцелла и не нарушала данных клятв. Любовь к тебе была чем-то глубоко личным, никого не касающимся.
Антоний почувствовал знакомое движение в животе, реакцию тела, которая предупреждала его, что он влюбляется. Фортуна была на его стороне даже в этом. Завтра Октавия будет принадлежать ему. Нет нужды беспокоиться, что она посмотрит на другого мужчину, раз она не смотрела на него семь лет, пока принадлежала Марцеллу-младшему. Не то чтобы он когда-нибудь беспокоился о ком-нибудь из своих жен. Все три были ему верны. Но эта, четвертая, была самой лучшей. Спокойная, холеная, элегантная, из рода Юлиев, республиканская принцесса. Только мертвый не будет очарован ею.
Он наклонил голову и поцеловал ее в губы, вдруг почувствовав, что не просто хочет, а жаждет ее. Она ответила на поцелуй так, что голова закружилась, но прежде, чем это стало опасным, Октавия прервала поцелуй и отошла.
— Завтра, — сказала она. — А теперь иди к своим сыновьям.
Детская была не очень просторная и на первый взгляд казалась переполненной маленькими детьми. Острый глаз воина насчитал шесть ходячих и одного прыгающего в кроватке. Обворожительная светловолосая девочка лет двух лягнула в голень пятилетнего мальчика. Он тут же сильно толкнул ее, и она шлепнулась на попу, так что послышался глухой стук, а уж потом плач.
— Мама, мама!
— Марция, если ты делаешь кому-то больно, будь готова получить сдачу, — сказала Октавия без тени сочувствия. — Перестань реветь, иначе я отшлепаю тебя за то, что ты начинаешь что-то, чего не можешь закончить.
Остальные четверо — трое примерно ровесники маленького мальчика и один чуть моложе светловолосой мегеры — увидели Антония и застыли с открытыми ртами, как и забияка Марция и ее жертва, которого Октавия представила как Марцелла. В пять лет Антилл смутно помнил своего отца, но не был уверен, что этот гигант действительно его отец, пока Октавия не убедила его в этом. Он просто стоял, боясь протянуть руки для объятия. Двухлетний Иулл громко расплакался, когда гигант двинулся к нему. Смеясь, Октавия подняла его и передала Антонию, а тот быстро вызвал у мальчика улыбку. Как только Антилл увидел это, он протянул руки, чтобы и его тоже обняли, и Антоний поднял его, держа на другой руке.
— Красивые малыши, правда? — спросила Октавия. — Когда они вырастут, то станут такие же большие, как ты. Какая-то часть меня ждет не дождется увидеть их в кирасах и птеригах, а другая часть боится этого, ведь тогда они уйдут из-под моей опеки.
Антоний что-то ответил, думая о другом. Марция? Марция? Чья она и почему называет Октавию мамой? Впрочем, Антилл и Иулл тоже называют ее мамой. Ребенок в кроватке, светленькая, как Марция, — это ее собственная дочь Целлина, как ему сказали. Но чья Марция? Она похожа на Юлиев, иначе он бы подумал, что она родственница Филиппа, спасенная от какой-то ужасной судьбы этой женщиной, помешанной на детях. Ибо она действительно помешана на них.
— Пожалуйста, Антоний, позволь мне взять к себе Куриона! — попросила Октавия, глядя на него умоляющими глазами. — Я не могу взять его без твоего разрешения, но он отчаянно нуждается в стабильном положении и присмотре. Ему скоро будет одиннадцать лет, а он совсем дикий.
Антоний очень удивился.
— Октавия, конечно, ты можешь взять его, но зачем тебе обременять себя еще одним ребенком?
— Потому что он несчастен, а ни один мальчик его возраста не должен быть несчастным. Он скучает по маме, игнорирует своего педагога, очень глупого, никчемного человека. Почти всегда он толчется на Форуме, где надоедает всем. Еще год или два — и он начнет красть кошельки.
Антоний усмехнулся.
— Ну, его отец, мой друг, в свое время проделывал и такое. Курион Цензор, отец моего друга, был скупым неумным автократом, и он, бывало, запирал Куриона. Я освобождал его, и мы создавали беспорядок. Возможно, ты — это то, что нужно Куриону.
— О, благодарю тебя!
Под хор протестующих голосов Октавия закрыла дверь детской. По-видимому, обычно она проводила в детской больше времени, и все дети, даже Антилл и Иулл, винили гиганта в том, что она так рано ушла.
— А кто такая Марция? — спросил Антоний.
— Моя сводная сестра. Меня мама родила в восемнадцать лет, а Марцию — в сорок четыре.
— Ты хочешь сказать, что она дочь Атии от Филиппа-младшего?
— Да, конечно. Она появилась у меня, когда мама не смогла за ней присматривать. У нее распухли и ужасно болели суставы.
