— Проконсул? Увы, не Кальвин. Жаль, что ты послал его в Испанию. Это был бы идеальный вариант.
— Он нужен в Испании. В войсках волнение.
— Я знаю. Тамошние непорядки начались с Сертория.
— Сертория нет уже лет тридцать! Как можно его винить?
— Он навербовал местное население и научил его сражаться, как римляне. Так что испанские легионы дерутся здорово, но они не впитали с молоком матери римскую дисциплину. Вот одна из причин, почему я не стану проводить такой же эксперимент в Галлиях, Цезарь. Но, возвращаясь к нашей теме, кто?
— Сабин. Даже если бы какая-нибудь провинция умоляла дать ей губернатора — чего нет, — Сабин не хочет им быть. Он хочет остаться в Италии и участвовать в будущих морских маневрах. — Октавиан ухмыльнулся. — Не хотел бы я слышать, что он скажет, когда узнает, что до этого нужно ждать четыре года. Легионов я бы ему не доверил, но, думаю, он будет отличным надзирателем инженеров для Порта Юлия. Так мы назовем нашу гавань.
Агриппа засмеялся.
— Бедный Сабин! Он вечно будет страдать из-за того сражения, которое он провел так неумело, пока Цезарь завоевывал Дальнюю Галлию.
— Тогда он был о себе большого мнения, впрочем, как и сейчас. Я пошлю его к тебе, и ты ему подробно расскажешь, что надо делать. Ты будешь здесь, в Нарбоне?
— Нет, если он не поторопится, Цезарь. Я поеду в Германию.
— Агриппа! Серьезно?
— Совершенно. Свевы волнуются, они привыкли к виду того, что осталось от моста Цезаря через Рейн. Я не собираюсь использовать его. Я хочу построить собственный мост дальше вверх по течению. Убии едят с моей руки, и я не хочу, чтобы они или херуски тревожились. Поэтому я буду у свевов.
— И в лесу?
— Нет. Я-то мог бы, но солдаты боятся леса Баценис — слишком темный и мрачный. Они думают, что за каждым деревом прячется германец, не говоря уже о медведях, волках и зубрах.
— А они там действительно есть?
— Во всяком случае, за некоторыми деревьями. Не бойся, Цезарь, я буду осторожен.
Поскольку с точки зрения политики было необходимо, чтобы наследник Цезаря показался в галльских легионах, Октавиан остался достаточно надолго, чтобы посетить каждый из шести легионов, стоявших лагерем вокруг Нарбона. Он ходил среди солдат, улыбаясь им знакомой улыбкой Цезаря. Многие из них были ветеранами галльских войн, снова завербованными, потому что им надоела гражданская жизнь.
«Это должно прекратиться, — думал Октавиан во время этих обходов. Его рука распухла от многочисленных сильных рукопожатий. — Из десятка завербованных некоторые стали приличными землевладельцами. Их демобилизуют, они забирают каждый свои десять югеров земли, а через год возвращаются для другой кампании. Туда-сюда, туда-сюда, каждый раз получая землю. Рим должен иметь постоянную армию, в которой каждый прослужит двадцать лет без демобилизации. И в конце службы получит денежную пенсию, а не землю. Италия большая, и им не нравится, что их селят в Галлиях, или в Испаниях, или в Вифинии, или в каком-то другом месте. Они римляне и хотят провести старость на родине. Мой божественный отец расселил десятый легион вокруг Нарбона, потому что они подняли мятеж, но где они теперь? В легионах Агриппы!
Армия должна находиться там, где есть опасность, готовая сражаться уже через рыночный интервал. Не надо больше посылать преторов для вербовки, в огромной спешке снаряжать и обучать войско возле Капуи, а потом посылать их в тысячемильный поход, после которого им сразу же приходится вступать в бой. Капуя останется местом обучения солдат, Да, но, как только солдат научится, он должен немедленно поехать на какую-нибудь границу и вступить в тамошний легион. Гай Марий придумал вербовать неимущих — ох, как boni ненавидели его за это! По мнению boni, этих „хороших людей“, неимущим нечего было защищать, ведь они не владели ни землей, ни имуществом. Но солдаты из неимущих оказались даже храбрее, чем прежние солдаты, у которых есть имущество, и теперь римские легионы состоят исключительно из неимущих. Когда-то proletarii не могли дать Риму ничего, кроме детей. Теперь они отдают Риму свой героизм и свои жизни. Блестящий ход, Гай Марий!
Бог Юлий был странным. Легионеры боготворили его задолго до того, как он был объявлен богом, но он даже не думал ввести в армии изменения, в которых она очень нуждалась. Он вообще не думал о ней как об армии, он думал о ней как об отдельных легионах. К тому же он был приверженцем неписаного свода законов, mos maiorum, и не хотел его менять, несмотря на протесты boni. Но бог Юлий был не прав относительно mos maiorum.
Давно надо было внести изменения в mos maiorum. Эти слова означают устоявшийся порядок вещей, но память людская коротка, и новый mos maiorum скоро превратится в священную реликвию. Настала пора для другой политической структуры, более подходящей для управления раскинувшейся империей. Могу ли я, Цезарь, сын бога, позволить, чтобы за меня требовала выкуп кучка вознамерившихся лишить меня политической власти? Бог Юлий позволил такому случиться с собой и вынужден был перейти Рубикон, чтобы спасти себя. Но хороший mos maiorum защитил бы его, ибо бог Юлий не сделал ничего такого, чего эта самодовольная жаба Помпей Магн не делал десяток раз. Это был классический случай одних законов для этого человека, Магна, и других законов для Цезаря. Сердце Цезаря не выдержало пятна на его чести, как оно не выдержало, когда девятый и десятый легионы подняли мятеж. Ни один легион не восстал бы, если бы он строже следил и контролировал все, от своих полоумных политических оппонентов до своих беспомощных родственников. Со мной такого не произойдет! Я изменю mos maiorum и найду такой способ управления Римом, какой будет отвечать мне и моим требованиям. Меня они не вынудят стать изгоем. Я не начну гражданскую войну. То, что я сделаю, будет сделано законно».
Все это он сказал Агриппе за обедом в последний день пребывания в Нарбоне. Но он не говорил ни о своем разводе, ни о Ливии Друзилле, ни о стоящей перед ним дилеммой выбора. Ибо он ясно видел, что Агриппу надо держать подальше от своих эмоциональных страданий. Этот груз непосилен для Агриппы, который не был ни его близнецом, ни его божественным отцом, а только его военным и гражданским исполнителем, которого он сам создал. Его невидимой правой рукой.
Итак, он поцеловал Агриппу в обе щеки, сел в свою бричку и отправился в долгий путь домой, который обещал стать длиннее, потому что Октавиан решил посетить все легионы в Дальней Галлии. Они все должны увидеть его и познакомиться с наследником Цезаря. Они все должны лично присягнуть ему. Ибо кто знает, где и когда ему понадобится их преданность?
Даже при таком изнурительном графике он вернулся домой задолго до конца года с готовым списком неотложных дел. Но первой в его списке была Ливия Друзилла. Только после решения этой проблемы он сможет заняться более серьезными делами. Ибо эту проблему он не считал важной. Она взяла над ним власть только благодаря его слабости, которой он не мог понять, как ни пытался. Так что надо решить эту проблему раз и навсегда.
