— Секст связывает Октавиана.
Но тут Аттик не выдержал. Он вскочил с ложа, обошел заставленный едой низкий стол и повернулся к хозяину дома. Его обычно дружелюбное лицо исказилось от гнева.
— Я сыт по горло этой отговоркой! Повзрослей, Антоний! Ты не можешь быть абсолютным правителем половины мира и рассуждать как мальчишка! — Он потряс кулаками. — Я потратил уйму своего драгоценного времени, пытаясь понять, что с тобой, почему ты не можешь поступать как государственный деятель. Теперь я знаю. Ты упрямый, ленивый и не такой умный, каким считаешь себя! Мир, организованный лучше, никогда бы не сделал тебя своим хозяином!
Открыв рот и онемев от изумления, Антоний смотрел, как Аттик поднял туфли, тогу и пошел к двери. Опомнившись, он тоже вскочил с ложа и догнал Аттика.
— Тит Аттик, подожди! Сядь, пожалуйста!
Улыбка обнажила его зубы, но ему удалось не слишком крепко сжать руку Аттика.
Гнев улегся. Аттик как будто съежился, позволил отвести себя к ложу и опять усадить на locus consularis.
— Извини, — пробормотал он.
— Нет-нет, ты имеешь право на свое мнение, — весело воскликнул Антоний. — По крайней мере, теперь я знаю, что ты думаешь обо мне.
— Знаешь, ты сам напросился. Каждый раз, когда ты используешь Октавиана как предлог быть западнее того места, где ты должен быть, я выхожу из себя, — сказал Аттик, отламывая хлеб.
— Но, Аттик, этот мальчишка полный идиот! Я беспокоюсь об Италии, поверь.
— Тогда помоги Октавиану, а не мешай ему.
— Да ни за что!
— Он в очень трудном положении, Антоний. Зерно урожая этого года, кажется, никогда не прибудет из-за Секста Помпея.
— Тогда пусть Октавиан остается в Риме и лазает под юбки Ливии Друзиллы, вместо того чтобы идти на Сицилию с шестьюдесятью кораблями. Шестьдесят кораблей! Неудивительно, что он потерпел поражение.
Крупная, но красивая рука потянулась к цыпленку. Еда привела Антония в хорошее расположение духа. Он искоса с усмешкой взглянул на Аттика.
— Дай мне денег на успешную кампанию против парфян в будущем году, и я окажу любую помощь Октавиану после победы. Тебе ведь не нравится Октавиан? — подозрительно спросил он.
— Я равнодушен к нему, — невозмутимо ответил Аттик. — У него странные идеи о том, как должен функционировать Рим. Эти идеи не подходят ни мне, ни любому другому плутократу. Я думаю, что, как и бог Юлий, он намерен ослабить первый класс и верхушку второго, чтобы усилить нижние классы. О нет, не неимущих, конечно. Он не демагог. Если бы он был просто циничным эксплуататором народного легковерия, я бы не беспокоился. Но я думаю, он твердо верит, что Цезарь — бог, а он — сын бога.
— Его упорное обожествление Цезаря — это признак безумия, — сказал Антоний, чувствуя себя лучше.
— Нет, Октавиан не безумен. На самом деле я не думаю, что видел когда-либо более разумного человека.
— Может, я и любитель оттягивать, но у него мания величия.
— Может, и так, но я надеюсь, ты сохранил в себе способность быть беспристрастным и понимаешь, что Октавиан — это нечто новое для Рима. У меня есть основания считать, что у него целая армия агентов по всей Италии, усердно распространяющих сказку, что он похож на Цезаря, как похожи горошины в стручке. Как и Цезарь, он блестящий оратор, собирающий огромные толпы. Его амбиции не знают границ, вот почему через несколько лет он столкнется с очень сложной ситуацией, — серьезно сказал Аттик.
— Что ты имеешь в виду? — в недоумении спросил Антоний.
— Когда египетский сын Цезаря вырастет, он будет обязан приехать в Рим. Мои египетские агенты сообщают, что мальчик очень похож на Цезаря, и не только внешне. Он — чудо. Его мама твердит, что все, чего она хочет для Цезариона, — это безопасный трон и статус друга и союзника римского народа. Возможно, это и так. Но если он похож на Цезаря и Рим увидит его, он легко отберет и Рим, и Италию, и легионы у Октавиана, который в лучшем случае лишь имитация Цезаря. На тебя это не повлияет, потому что к тому времени тебя заставят уйти в отставку. Сейчас Цезариону едва исполнилось девять лет. Но в тринадцать-четырнадцать лет он будет считаться взрослым человеком. Борьба Октавиана с тобой и Секстом Помпеем померкнет в сравнении с Цезарионом.
— Хм, — хмыкнул Антоний и переменил тему.
Тревожный обед, при том что аппетит Антония не пострадал. Подумав немного, Антоний выкинул из головы критику Аттиком его собственного поведения. Откуда старику знать, что за проблемы у Антония в связи с Октавианом? В конце концов, ему уже семьдесят четыре года, и, несмотря на сохранившуюся подвижность и деловую хватку, у него, возможно уже начинает развиваться старческое слабоумие.
Но Антоний не мог забыть того, что Аттик говорил о Цезарионе. Хмурясь, он вспомнил свое трехмесячное пребывание в Александрии. С тех пор прошло больше двух лет. Неужели и правда Цезариону уже почти девять? Тогда это был красивый маленький мальчик, готовый на все, от охоты на гиппопотама до охоты на крокодила. Бесстрашный, как и Цезарь. Он стал опорой для Клеопатры, несмотря на его возраст, хотя это не удивило Антония. Она была эмоциональна и не всегда мудра, в то время как ее сын был… Каким он был? Более жестким, это определенно. А каким еще? Антоний не знал.
Ох, почему у него всегда не хватало терпения писать письма? Клеопатра время от времени писала ему, и от него не ускользнуло, что ее письма в основном посвящены Цезариону, его одаренности, врожденному авторитету. Но Антоний не придавал ее словам большого значения, считая это болтовней безумно любящей матери. У него мелькнуло желание поехать в Александрию и самому посмотреть, каким становится Цезарион, но в данный момент это было невозможно. Хотя, подумал он, для него будет огромным удовольствием обнаружить, что у Октавиана есть соперник, которого надо бояться больше, чем Марка Антония.
Он сел и стал писать письмо Клеопатре.
Дорогая моя девочка, я думаю о тебе, сидя здесь, в Афинах, фигурально говоря, полным импотентом. В буквальном смысле такое состояние меня еще не посетило, спешу добавить, и я чувствую, как мой лучший друг, устроившийся у меня в паху, начинает шевелиться, когда я вспоминаю тебя и твои поцелуи. Чувствуешь, как Афины улучшили мой литературный стиль? Здесь нет больше никаких занятий, кроме чтения, патронажа Академии и других философских мест и бесед с такими людьми, как Тит Помпоний Аттик, который приходит обедать.
Неужели действительно Цезариону скоро будет девять лет? Наверное, так, но мне жаль, что я пропустил два драгоценных года его детства. Поверь, что я приеду к тебе, как только смогу. Моим двойняшкам, наверное, скоро будет по два года. Как быстро летит время! Я вообще их еще не видел. Я знаю, ты назвала моего мальчика Птолемеем, а девочку Клеопатрой, но я думаю о них как о Солнце и Луне, поэтому, может быть, когда к тебе придет Ха-эм, ты официально назовешь моего мальчика Птолемей Александр Гелиос, а мою девочку Клеопатра Селена? Он уже шестнадцатый Птолемей, а она уже восьмая Клеопатра, поэтому лучше, если у них будут собственные имена, правда?
