Однако продолжала оставаться возможность, что Вентидий все-таки взял взятку. Весь в напряжении, сердитый, Антоний отвел коня в лагерь, построенный рядом со штабом генерала.
Вентидий, крепкий для своего возраста мужчина с тугими седыми кудрями, превращавшими его голову в нечто, напоминавшее каракуль, вышел узнать, чем вызван шум. Лицо его засияло.
— Антоний! — крикнул он, подходя, чтобы обнять Антония. — Во имя Юпитера, что привело тебя в Самосату?
— Захотел посмотреть, как проходит осада.
— Ах это! — засмеялся Вентидий. — Самосата два дня назад запросила условия сдачи. Ворота открыты, Антиох ушел, хитрый irrumator.
— Который дает?
— В этом смысле — да. Но во всех остальных он берет.
Вентидий предложил Антонию полевой стул и пошел за графинами.
— Ужасного красного, еще более ужасного белого или приятной воды из Евфрата?
— Красного пополам с водой из Евфрата. Так будет хорошо?
— Вода вкусная. В городе нет ни акведука, ни сточных труб. Они копают колодцы, вместо того чтобы брать питьевую воду из реки. А потом копают сточные ямы рядом с колодцами. — Он сделал гримасу. — Дураки! Отсюда брюшной тиф и летом, и зимой! Я построил акведук для моих людей и запретил им входить в контакт с жителями Самосаты. Река очень глубокая и широкая, поэтому я отвел стоки в реку. Места, где мы купаемся, — вверх по течению, хотя течение опасное.
Отдав долг гостеприимства, Вентидий опустился в свое курульное кресло и пристально посмотрел на Антония.
— Антоний, ведь тебя привело сюда что-то другое, а не просто желание посмотреть на осаду. Что случилось?
— Один человек в Афинах сказал мне, что ты взял от Антиоха тысячу талантов, чтобы продлить осаду.
— Cacat! — Вентидий выпрямился, взгляд стал серьезным. Он что-то проворчал. — Ну, раз ты приехал, значит, поверил этому червяку — кстати, кто он? Думаю, что я должен знать.
— Сначала вопрос. У тебя с командирами шестого легиона хорошие отношения?
Вентидий очень удивился.
— Шестого?
— Да, шестого.
— Антоний, у меня шестого легиона здесь нет с апреля. Силон сажает Ирода на трон. Там возникли трудности, и он попросил еще легион. Я послал ему шестой.
Вдруг почувствовав тошноту, Антоний встал и прошел к окну в глиняной стене. Это был ответ на все вопросы, кроме одного. Почему Деллий все это выдумал? Чем Вентидий обидел его?
— Это сказал мне Квинт Деллий. А ему написал легат из шестого легиона. Этот легат рассказал ему о взятке и утверждал, что вся армия знает об этом.
Вентидий побледнел.
— Ох, Антоний, это удар! До самого мяса! Как ты мог поверить такому ничтожному своднику, как Деллий, даже не написав мне и не спросив, что происходит? Вместо этого ты являешься сам! Значит, ты поверил ему безоговорочно. А мне не поверил! Какие у него доказательства?
Антоний нехотя отвернулся от окна.
— Никаких. Он сказал, что его информатор хотел остаться анонимным. Но дело не только во взятке. Тебя также обвиняют в подделке бухгалтерских книг для казны.
По морщинистому лицу Вентидия потекли слезы. Стараясь скрыть это, он повернулся вполоборота к Антонию.
— Квинт Деллий! Подхалим, подлиза, презренный низкопоклонник! И только из-за его слов ты предпринял такое путешествие? Я мог бы плюнуть тебе в лицо! Стоило бы плюнуть!
— Мне нет прощения, — жалко промолвил Антоний, не зная, куда скрыться. Куда угодно, только бы не оставаться здесь! — Это все жизнь в Афинах. Так далеко от военных действий, я совершенно не в курсе. И потом, эти горы бумаг. Вентидий, я от всей души прошу прощения.
— Антоний, ты можешь кричать о прощении отсюда до твоего погребального костра и обратно. Разницы никакой. — Вентидий смахнул слезы тыльной стороной ладони. — Наша дружба закончилась. Я взял Самосату, и я открою мои бухгалтерские книги для любого, кого ты сам выберешь для проверки. Ты не найдешь ни одной поправки, я не взял даже бронзовой лампы из трофеев. Командир мой, я прошу отпустить меня, позволить мне вернуться в Рим. Я настаиваю на триумфе, но это была моя последняя кампания для Рима. Как только я сложу свои лавры у ног Юпитера Наилучшего Величайшего, я вернусь домой, в Реату, к своим мулам. Я чуть не сломал спину, ведя твои войны, и единственная благодарность от тебя — обвинения от таких ничтожеств, как Деллий. — Он встал и пошел к двери. — Там мое жилье, но сегодня меня там не будет. Ты можешь там остановиться и отдавать приказы, какие хочешь. Ты доверял мне! И теперь — такое!
— Публий, пожалуйста! Пожалуйста! Мы не можем расстаться врагами!
— Я не враг тебе, Антоний. Твой худший враг — это ты сам, а не пиценский торговец мулами, который шел в триумфальном параде Страбона пятьдесят лет назад. Это ты причина того, почему мы, италийцы, вечно оказываемся виноватыми. В конце концов, Деллий — римлянин, и одно это делает его слова весомее, а его самого — лучше меня. Я устал от Рима, устал от войны, от полевых лагерей, от чисто мужской компании. Не надейся на Силона. Он тоже италиец, но он может взять взятку. Он поедет домой со мной. — Вентидий втянул в себя воздух. — Удачи тебе на Востоке, Антоний. Здесь тебе понравится, это точно. Продажные лизоблюды, бездельники, сальные восточные правители, которые лгут даже себе… — Его лицо исказилось от боли. — Кстати, Ирод здесь. И еще Полемон Понтийский и Аминта Галатийский. У тебя будет компания, даже если Деллий оказался таким трусом и не приехал.
Когда Вентидий закрыл за собой дверь, Антоний выплеснул в окно разбавленное водой вино и налил полный бокал крепкого, одурманивающего вина.
Хуже быть не могло, и более неумело провести разговор он не мог. «Вентидий прав», — подумал Антоний, залпом выпив вино. Он встал, чтобы снова наполнить дешевый керамический кубок, и прихватил графин с собой.
«Да, Вентидий прав. Где-то в пути я заблудился, потерял направление, самооценку. Я даже не мог разгневаться! Он сказал правду. Почему я поверил Деллию? Кажется, это было так давно, тот день в Афинах, когда Деллий влил свой яд в мое послушное ухо. Кто такой Деллий? Как я мог поверить ничем не подкрепленной выдумке? Я хотел верить этому, вот и все, что я могу сказать. Я хотел видеть моего старого друга опозоренным, я очень этого хотел. А почему? Потому что он вел войну, которая принадлежала мне, войну, которую я не потрудился вести сам. Это могло оказаться очень тяжелой работой. Приписывать все заслуги главнокомандующему стало римской традицией. Гай Марий начал это, когда поставил себе в заслугу взятие в плен царя Югурты. Он не должен был так поступать, ведь этот подвиг совершил Сулла, умело, блестяще. Но Марий ни с кем не желал делить лавры, поэтому в докладах он даже не упомянул имени Суллы. Если бы Сулла не опубликовал свои мемуары, никто об этом так и не узнал бы.
Я хотел нанести парфянам сокрушительный удар зимой, после того как человек, который лучше меня, обессилит их. Но Вентидий украл у меня победу. Ему хватило смелости это сделать: трах, бум! — и нет моей победы. Я очень рассердился, расстроился. Я недооценил его и Силона, мне даже в голову не приходило, как они талантливы. И поэтому я поверил Деллию. Другой причины нет. Я хотел разрушить достижения Вентидия, я хотел видеть его опозоренным, может быть, даже казненным, как Сальвидиена. Это сделал тоже я, хотя Сальвидиен и как человек хуже, и как командир. Я был так поглощен Октавианом, что упустил из рук Восток, отдал вожжи Вентидию, моему верному продавцу мулов».
