Меня так и подмывало сказать ей, что я считаю Гарольда очень больным человеком, но язык уже не раз подводил меня, поэтому я его прикусила, не пожаловалась даже на ненавидящие взгляды Гарольда. Вместо этого я произнесла:
— Вы очень устали от него.
— Да, принцесса, я сыта им по горло.
— Почему же вы от него не избавитесь?
— Не могу. Карты говорят, что его служба в Доме еще не кончена, а картам надо доверять. — Она опустошила свой стакан, съела ломтик хлеба с угрем и осведомилась: — Значит, Король Пентаклей укатил домой, в Страну карри?
— Восемь дней назад. Прошлые выходные я провела в Бронте.
— Видный малый! Похож на мистера Дельвеккио, только тот был итальяшка, гораздо белее твоего парня. Но такой же гордец и красавец! Мистер Дельвеккио ходил гоголем, будто ему принадлежит весь мир. — Она вздохнула и шмыгнула носом. — Помню, лежала я в постели и смотрела, как он расхаживает по комнате — чисто петух. — Одним глазом она насмешливо поглядывала на меня, другой прикрыла. — А твой Король Пентаклей волосатый?
— Нет. Он похож на статую из слоновой кости.
— Жалко! Мистер Дельвеккио был сплошь волосатый. Я ему волосы расчесывала — и на груди, и сама знаешь где. — Она широко ухмыльнулась. — Представь, принцесса, целая шапка кудрей там была! Джунгли, да и только. Как я любила перебирать их! Языком расчесывала!
Каким-то чудом мне удалось сохранить невозмутимое лицо.
— Давно это было?
— О, лет сто назад!.. На самом деле тридцать. А я все помню, будто это было вчера. Мужчины запоминаются навсегда — ты сама убедишься, когда у тебя появятся другие… Да, как вчера. Вот что не дает нам постареть.
— А дети у вас были? — спросила я.
— Нет. Странно, да? У такого волосатого мужчины — и никаких детей. Наверное, во мне все дело. Фло тоже не было бы, если бы не гормоны.
— Что стало с мистером Дельвеккио?
Она пожала плечами:
— Не знаю. Просто однажды встал и ушел. Даже вещи не собрал. Я ждала несколько дней, но он не возвращался. Тогда я раскинула карты, и они сказали, что он ушел навсегда: Башня, перевернутые Любовники. Висельник. Девятка Мечей. Перевернутая Четверка Жезлов — рухнувший дом, ты уже знаешь. Но для меня, Королевы Мечей, расклад был хорошим, так что я смирилась. Однажды, спустя много времени, я видела его в Шаре. Он был невредим, здоров и окружен детьми. Когда мы только познакомились, он подарил мне голубого кролика — для сына, который у нас так и не родился. Вот и все.
Эта история тронула меня до глубины души, хотя я не услышала в голосе миссис Дельвеккио-Шварц ни малейшего сожаления или жалости к себе.
— Простите, — пробормотала я.
— Незачем извиняться, принцесса. Все когда-нибудь заканчивается. Ты поняла это, проведя неделю со статуей из слоновой кости.
— Да, пожалуй.
— Твое сердце разбито?
— Даже не поцарапано.
— Вот и славно. В море полно рыбы, Харриет Перселл. Ты из тех, кто сам разбивает сердца, а не зализывает свои раны. Чем-то ты похожа на меня. Жизнь слишком хороша, а рыбы в море слишком много для таких, как мы, Харриет Перселл. Мы несокрушимы.
Любимое пойло Уилли давно перестало казаться мне отвратительным, и чем чаще я его пила, тем больше оно мне нравилось. Так что к этому моменту я уже достаточно отпила, чтобы задавать вопросы.
— Вы с мистером Дельвеккио в разводе?
— Это было ни к чему.
— Значит, вы не были официально в браке?
— Можно сказать и так. — Миссис Дельвеккио-Шварц снова наполнила наши стаканы.
— Но с мистером Шварцем вы состояли в браке.
— Ага. Смешно, да? Зато вовремя. Тогда у меня и появилась Фло. Знаешь, вот так опомнишься и вдруг почувствуешь, что без мужа холодно, даже ноги согреть не об кого.
— Мистер Шварц был похож на мистера Дельвеккио?
— Совсем наоборот, принцесса. Так и должно быть. Никогда не повторяй своих ошибок! Не выбирай дважды одинаковых мужчин. Вся соль жизни — в разнообразии.
— Мистер Шварц был симпатичным?
— Да, о нем бы стихи писать. Темные глаза — и светлые волосы. Милое лицо, свежее и молодое. Фло немного похожа на папу.
Странное чувство шевельнулось во мне — наверное, поэтому я вдруг увидела, какой миссис Дельвеккио-Шварц была тридцать или сорок лет назад. Не красивой, даже не миловидной, но притягательной. Должно быть, мужчины чувствовали себя сэром Эдмундом Хиллари на вершине Эвереста, когда им удавалось покорить такую высоту.
— Вы любили мистера Шварца всем сердцем, — сказала я.
— Да. Ты из тех, кто не стареет, — почти нежно произнесла она. — Вот и мистер Шварц не успел постареть. Он был на двадцать пять лет моложе меня. Чудесный еврейский джентльмен.
Я ахнула.
— Он умер?
— Да. Однажды утром не проснулся. Такая досада, принцесса. Потом говорили, что сердце у него было слабое. Может, и так. Но карты сказали, что если бы не сердце, он умер бы, попав под автобус. Или от укуса пчелы. Когда приходит время, от старухи с косой никому не уйти.
Я отодвинула стакан.
— Миссис Дельвеккио-Шварц, если я выпью еще глоток, то обделаюсь прямо тут, на стуле… — И у меня вдруг возник еще один вопрос: — Гарольд назвал вас Дельвеккио. Но это же не имя, которое вам дали при крещении, а фамилия. Можно узнать, почему он вас так зовет?
— Забавно: мы говорим про имена, которые дают при крещении, а в мире живут не только христиане, — усмехнулась она. — Свое настоящее имя я забыла уже не помню когда. Мое магическое имя — Дельвеккио-Шварц.
— А мое магическое имя — Харриет Перселл?
Она ущипнула меня за щеку.
— Пока еще нет, принцесса. — И довольно потянулась: — Благодать! И никакого тебе Гарольда!
Я спустилась к себе, легла и проспала два часа. Проснулась свежая, с ясной головой. Сегодня я узнала о нашей домовладелице больше, чем когда-либо… А Фло? И гормоны? Черт. Забыла спросить.
Среда
11 мая 1960 года
Днем к нам привезли несчастного старика с переломом обеих ног чуть пониже тазовых костей. Еще один дурацкий несчастный случай, о которых рассказать кому — не поверят. Старичок спокойно шел по своим делам, а на него обрушился кусок бетонного карниза ветхого фабричного здания. Попади бедолага точно под эту глыбу, от него и мокрого места не осталось бы, но глыба рухнула позади него вместе с листом железа, который и перебил несчастному ноги. Лист разрезали, старичка высвободили из-под него и доставили на «скорой» к нам в больницу. Увы, надежды не было ни малейшей — из-за преклонного возраста. Восемьдесят лет.
