Судя по записям, у Алины частенько случались резкие перепады
настроения, она впадала в тяжелую тоску, хандрила. Иногда ей снился какой-то
неприятный сон, и после этого она долго переживала. Вот, например, запись от 8
декабря 1993 года:
«Он опять пришел ко мне во сне. То же лицо с большим родимым
пятном, те же глаза, те же тонкие губы. Странно, что за столько лет он совсем
не изменился. Мне кажется, что лицо его осталось таким же, каким было много лет
назад, когда я увидела его впервые. Как хорошо, что можно больше не бояться…»
Сон про «то же лицо» упоминался далее 2 января 1994 года, 15
февраля, 7 мая, 20 сентября и в последний раз – уже 2 марта 1995 года. Совершенно
очевидно, что он беспокоил Алину все реже и реже.
Иногда мелькали записи о Павле Шалиско, в основном речь шла
о том, «какой Паша молодец, не забыл позвонить в гостиницу». Но фактических
обстоятельств, или, как говорят, – фактуры, в дневнике было совсем мало.
Алине не нужен был дневник, чтобы рассказывать в нем о повседневных событиях
своей жизни. Он был нужен для того, чтобы думать, анализировать, делиться
переживаниями. Например, целых двенадцать страниц были посвящены старому
французскому фильму «Двое в городе» с Жаном Габеном и Аленом Делоном:
«Я уже второй месяц хожу больная после этого фильма. И я
хочу понять, ЧТО в нем такого, что я не нахожу себе покоя. Я хочу понять, ЧТО
сделал Жан Габен, КАК он это сделал? Я смотрю „Двое в городе“ каждый день и
открываю все новые и новые оттенки его игры, все новые нюансы, жесты… А может
быть, здесь соединилось все – и режиссура, и музыка? Но я должна понять, я не
успокоюсь, пока не пойму, почему я болею этим фильмом…»
И далее на двенадцати страницах – подробный анализ фильма,
кадр за кадром. Это было очень похоже на те записи, которые Настя получила от
Леонида Сергеевича Дегтяря.
Чем больше Настя читала дневник Алины, тем больше
убеждалась, что никакой ценности он для убийцы представлять не мог. Даже если
допустить, что она чудовищно ошиблась и что Алину убил все-таки Шалиско, ему
незачем было красть эту коричневую тетрадку. Ничего опасного для него в ней не
было.
Но вставал и другой вопрос. Неужели Алина Вазнис вела
дневник только в период между ноябрем 1993 и мартом 1995? Да нет же, она должна
была делать это много лет, может быть, всю жизнь. Тогда где остальные тетради?
Если она, Настя, правильно поняла характер актрисы, то дневники Алина скорее
всего не хранила. Тетрадь заканчивалась, и Алина ее выбрасывала. Достаточно
было записей за полтора года, чтобы Настя смогла ясно увидеть: манией величия
Алина Вазнис не страдала. Стало быть, не считала, что ее дневники будут
представлять какую-то ценность для грядущих поколений, как дневники
Достоевского или Чарльза Чаплина. Она делала записи для себя, словно
разговаривала с невидимым собеседником, выдвигала аргументы, ставила вопросы и
искала на них ответы. Выговаривалась – и все. Словно в ямку пошептала и
песочком присыпала. Больше дневник не был нужен. Да и страницы той тетради,
которая сейчас лежала перед Настей, красноречиво свидетельствовали о том, что
их не перечитывали по многу раз. Листы были свежие, не затрепанные, тетрадь не
открывалась сама в определенных местах, как бывает, когда ее часто открывают на
одних и тех же страницах. Ведь ни одному здравому человеку не придет в голову
вести магнитофонную запись своих бесед с близкими друзьями, чтобы потом снова и
снова их слушать. Глупость!
Но в то же время, если привычка вести дневник сложилась за
много лет, вряд ли Алина ни с того ни с сего бросила это занятие. Тогда должна
быть тетрадь с более поздними записями. Где она?
Ответ напрашивался сам собой: у Смулова. И бриллианты
Алининой матери тоже должны быть у него. И деньги, которые принес Харитонов.
Да нет же, оборвала Настя сама себя. Чушь. Подозрение пало
на Смулова сразу же после обнаружения трупа, убийство любовницы из ревности –
самая расхожая версия, которую проверяют в первую очередь, тем более что у него
были ключи от квартиры Алины. У него дома сразу же произвели обыск, она помнила
это точно. Никаких бриллиантов там не нашли. И шести тысяч шестисот долларов
купюрами по пятьдесят долларов там тоже не было. Правда, это не доказательство,
деньги и бриллианты могут быть спрятаны и вне дома. И последняя тетрадь с
записями – тоже. Если не дома, то где?
И вообще, имеет ли смысл их искать? Если Смулов
действительно все это устроил, то где бы ни нашлись деньги и драгоценности, это
не позволит его ни в чем обвинить. Уж он наверняка позаботился о том, чтобы не
оставить следов и «привязок». Более того, теперь Настя была уже совершенно
уверена, что бриллианты и конверт с деньгами кому-то подброшены, чтобы навлечь
подозрения еще на одного человека, как подброшен был Павлу Шалиско дневник
Алины. Если Алину убил Смулов, то он сделал это не из корысти, в этом можно не
сомневаться. Успех «Безумия», если бы фильм был закончен, принес бы режиссеру
куда большие деньги, чем те, которые пропали у Алины. Настя интересовалась
гонорарами Вазнис, и выходило, что с этих гонораров она никак не могла бы
купить себе квартиру и машину с гаражом. Наверняка часть драгоценностей была
продана, и даже немалая их часть. Стоило ли ради этого убивать актрису, вместе
с которой уверенно идешь к вершинам славы, а значит, и к достатку? Чушь.
Итак, искать пропавшие ценности, конечно, можно, но только
для того, чтобы вернуть их законным наследникам. Для раскрытия преступления это
ничего не даст. Появится новый подозреваемый, уйдут силы и время на его
изобличение, и все окажется впустую. Если Алину Вазнис убил Смулов, то сделал
он это не из-за денег. Но из-за чего? Из-за чего?!
* * *
Она решила поехать к Вазнисам. Конечно, завтра похороны
Алины, им не до разговоров, но все-таки… Дело есть дело, в конце концов. Нужно
еще и еще раз заставить их вспоминать все, что они знают о жизни Алины в
последние два года. Любую мелочь, любое слово.
Насте не повезло. Дверь ей никто не открыл, а соседка
сказала, что все они уехали на кладбище, где похоронена мать Алины, договариваться
о подзахоронении.
– Вы же понимаете, нужно памятник снять, оградку, чтоб
все аккуратненько. А то за этими пьяницами кладбищенскими не проследишь, они
такого там наворотят, – говорила соседка, выразительно округляя глаза.
Настя решила подождать. Она вышла из подъезда и нашла
неподалеку симпатичный скверик, заросший кустами и деревьями. Усевшись на
скамейку, она вытащила сигареты, закурила и снова углубилась в дневник Алины.
Может, она была недостаточно внимательной и что-то пропустила?
Из задумчивости ее вывел знакомый голос.
– Аська? А ты что тут делаешь? Тебя Колобок тоже
подвязал?
Из кустов вынырнул не кто иной, как Коля Селуянов.
– Привет, – удивилась Настя. – Куда меня
Колобок должен был подвязать? Ты о чем?
– Как о чем? Об убийстве Волошина. Сегодня на
оперативке о нем говорили. Это здесь, в соседнем доме. Я думал, он тебе
поручил, обрадовался.
