Он прошелся по комнате, в которой было мало народу и можно было расхаживать беспрепятственно.
— Прежде чем я продолжу, я должен сказать кое-что о троянском царе. Приам — старый, очень старый человек и потому склонен к сомнениям, нерешительности, страхам и предрассудкам, которые свойственны всем старикам. Короче говоря, он — не Нестор. Никто от него этого и не ждет. Он правит Троей намного более властной рукой, чем любой из царей Эллады, — он в буквальном смысле владыка всему, на что падет его взор. Даже его сын и наследник не смеет указывать ему, что делать. Агамемнон собирает советы. Приам собирает собрания. Агамемнон слушает нас и считается с нашим мнением. Приам слушает только себя и тех, кто повторяет его мысли.
Он остановился и посмотрел на нас.
— Вот каков человек, которого нам предстоит перехитрить, которого мы должны подчинить своей воле так, чтобы он ничего не заподозрил. Гектор рыдает, когда ходит по стенам, считая своих воинов и видя, что мы сидим на берегу Геллеспонта, словно фрукт, который созрел и сам просится в корзину. Эней волнуется и сгорает от нетерпения. Только Антенор бездействует, ибо поступает так, как хочется Приаму, — и Приам тоже бездействует.
Одиссей снова прошелся по комнате. Все головы как одна поворачивались вслед за ним.
— Так почему же Приам бездействует, раз у него есть больше, чем хорошая возможность прямо сейчас выгнать нас из Троады? Действительно ли он ждет Мемнона и Пентесилею?
Нестор кивнул:
— Несомненно, так оно и есть. Именно так старик бы и поступил.
Одиссей перевел дыхание; его голос становился все громче.
— Но мы не можем позволить ему ждать! Он должен выйти из города прежде, чем позволит себе потерять тысячи воинов. Мои лазутчики намного лучше тех, которые служат Приаму, и я могу утверждать, что Пентесилея и Мемнон прибудут раньше, чем зима перекроет подступы с внутренних земель. Амазонки — всадницы, поэтому считаются конным войском. С ними троянская конница перевалит за двадцать тысяч. Она будет здесь раньше чем через две луны, и Мемнон придет следом.
Я сглотнул.
— Одиссей… я даже не предполагал… почему ты не сказал нам раньше?
— Мои сведения только теперь стали полными, Агамемнон.
— Понятно. Продолжай.
— Затаился ли Приам только из осторожности или на это есть другие причины? — На этот вопрос Одиссей ни от кого не ждал ответа. — Осторожность — ответ неверный. Он бы разрешил Гектору выступить уже сейчас, если бы не Ахилл с его мирмидонянами. Он боится Ахилла и мирмидонян больше, чем всех остальных наших воинов вместе со всеми вождями. Отчасти причина этого страха в старых предсказаниях оракулов, в которых говорится, что именно от руки Ахилла падет гордость Трои. Отчасти причина в том, что у троянцев мирмидоняне считаются непобедимыми, ибо Зевс сотворил их из армии муравьев, чтобы дать Пелею лучших воинов в ойкумене. Что ж, нам всем известно, каковы смертные — они суеверны и доверчивы. Но именно по этим двум причинам Приам хочет найти для Ахилла и мирмидонян козла отпущения.
— Пентесилею и Мемнона? — с мрачным лицом спросил Ахилл.
— Пентесилею. Ее и ее всадниц окружают тайны, и они принесут с собой женскую магию. Понимаете, Приам не может позволить Гектору сразиться с Ахиллом. Даже если бы Аполлон пообещал троянцам победу, Приам не позволил бы Гектору сойтись в поединке с тем, от чьей руки, согласно предсказаниям, падет гордость Трои.
В глазах Ахилла сверкнула радость, но он промолчал.
— У Ахилла есть редкий дар, — сухо заметил Одиссей. — Он ведет армию в бой, словно сам Арес. И за ним идут мирмидоняне.
Нестор вздохнул.
— Вернее некуда!
— Рано отчаиваться, Нестор! — бодро ответил Одиссей. — У меня тоже есть дар.
Диомед — конечно же, он уже все знал, что бы это ни было, — улыбался. Ахилл смотрел на меня, а я смотрел на него, Одиссей же смотрел на нас обоих. Потом он ударил жезлом в пол с таким звоном, что мы подпрыгнули, и, когда он заговорил снова, его голос гремел как гром.
— Должна быть ссора!
Мы открыли рты.
— Троянцы не новички в шпионских делах. — Голос Одиссея обрел нормальную громкость. — На самом деле троянские лазутчики в нашем лагере служат мне так же хорошо, как мои собственные за стенами Трои. Я знаю их всех до единого и скармливаю им лакомые куски, чтобы они передали их Полидаманту, своему предводителю, — интересный человек, этот Полидамант, хоть по заслугам его и не ценят. Нам нужно благодарить богов, что они на нашей стороне. Нет нужды говорить, что его лазутчики уносят в Трою только то, что я позволяю им уносить, например сведения о якобы ничтожном числе наших воинов. Но в последние луны я поощрял их передавать Полидаманту одну сплетню.
— Сплетню? — нахмурился Ахилл.
— Да, сплетню. Людям нравится верить в сплетни.
— Что это за сплетня? — спросил я.
— Что вы, Агамемнон и Ахилл, терпеть друг друга не можете.
Кажется, я перестал дышать на несколько мгновений дольше, чем следовало, ибо мне пришлось глубоко вздохнуть.
— Мы с Ахиллом терпеть друг друга не можем, — медленно повторил я.
— Именно. — Одиссей выглядел очень довольным собой. — Вы же знаете, простые воины всегда сплетничают о своих вождях. И среди них ходит слух, будто между вами время от времени случаются разногласия. Недавно я пустил слух о том, что ваши отношения становятся все хуже и хуже.
Ахилл, побледнев, вскочил на ноги.
— Мне не нравятся такие слухи, итакиец!
— Я и не думал, что они тебе понравятся, Ахилл. А теперь сядь! — Одиссей, казалось, задумался. — Это случилось в конце осени, когда в Адрамиттии делили добычу из Лирнесса.
Он вздохнул.
— Печально видеть, как великие мужи теряют голову из-за женщины!
Я сжал подлокотники кресла, чтобы с него не вскочить, и с сочувствием посмотрел на Ахилла; его взгляд потемнел.
— Конечно, такая сильная неприязнь кому угодно ударит в голову, — с легкостью продолжал Одиссей. — Когда вы поссоритесь, никто этому не удивится.
— Из-за чего? — потребовал я ответа. — Из-за чего?
— Терпение, Агамемнон, терпение! Для начала мне нужно поподробнее остановиться на том, что произошло в Адрамиттии. Тебе был вручен особый дар как знак уважения от Второй армии. Дева Хрисеида, чей отец был верховным жрецом Аполлона Сминфея в Лирнессе. Он надел доспехи, взял в руки меч и пал в битве. Но теперь Калхант говорит, будто приметы предвещают недоброе, если девушку не вернуть под опеку троянских жрецов Аполлона. Очевидно, нам грозит гнев бога, если мы не вернем Хрисеиду.
— Это правда, Одиссей. — Я пожал плечами. — Но я сказал Калханту, что не вижу, чем еще Аполлон может нам навредить — он и так всецело на стороне троянцев. Хрисеида мне нравится, и я не намерен ее отдавать.
