— Пятнадцать тысяч томов, — благоговейно объявила миссис Саммерс. — У мистера Кинросса найдется любая книга, какая только есть на свете. — Она фыркнула. — Кроме Библии. Говорит, что все это враки. Нечестивец, безбожник! Но мистер Саммерс служит у него с тех пор, как они оба плавали на каком-то корабле, и потому и слышать не желает о расчете. Да и я привыкла быть здесь экономкой. Дом достроили месяца два назад. А раньше я вела хозяйство у мистера Саммерса.
— У вас с мистером Саммерсом есть дети? — спросила Элизабет.
— Нет, — коротко отозвалась миссис Саммерс. Она выпрямилась и оправила безукоризненно чистый накрахмаленный белый передник. — Надеюсь, мэм, вы будете мной довольны.
— Ну разумеется, — тепло подхватила Элизабет и широко улыбнулась. — Если раньше вы вели хозяйство у мистера Саммерса, где же жил мистер Кинросс, пока строился его дом?
Миссис Саммерс заморгала, неловко переминаясь на месте.
— В отеле «Кинросс», мэм. Весьма комфортабельное заведение.
— Значит, отель принадлежит ему?
На этот вопрос миссис Саммерс ответила кратким «нет», и как Элизабет ни допытывалась, наотрез отказалась от дальнейших объяснений.
Побывав в кухне, кладовой, винном погребе и прачечной, хозяйка Кинросс-Хауса обнаружила, что все остальные слуги в доме — китайцы. Они кивали, улыбались и кланялись ей.
— Мужчины? — ужаснулась она. — Значит, они будут убирать у меня в комнатах, стирать и гладить одежду? Тогда за своим нижним бельем я буду следить сама.
— Напрасно вы делаете из мухи слона, мэм, — невозмутимо заявила миссис Саммерс. — Эти язычники с младых ногтей зарабатывают себе на хлеб стиркой. Мистер Кинросс говорит, что они отлично стирают потому, что привыкли иметь дело с шелком. А то, что они мужчины… ну и что! Ведь не белые же! Просто язычники-китайцы.
Вскоре после ленча прибыла горничная Элизабет — китаянка, показавшаяся ее хозяйке изумительной красавицей. Хрупкая, гибкая, с губами, похожими на бутон цветка. Прежде Элизабет никогда не видела китайцев, но что-то ей подсказывало, что в жилах новой знакомой течет не только азиатская, но и европейская кровь. Ее миндалевидные глаза были большими, широко открытыми, с тонкими веками. Девушка носила черные шелковые шаровары и куртку, а густые и прямые иссиня-черные волосы заплетала в традиционную косу.
— Буду очень рада служить вам, мэм. Меня зовут Яшма, — произнесла девушка, молитвенно сложив ладони у груди и робко улыбаясь.
— А ты чисто говоришь по-английски, — заметила Элизабет, которая за последние месяцы наслушалась самых разных выговоров, — не подозревая, что ее собственный шотландский акцент многие слушатели вообще не понимают. Яшма говорила, как выходцы из колоний: на смеси кокни из Восточного Лондона с североанглийским, ирландским и местным, австралийским, акцентом.
— Мой отец покинул Китай двадцать три года назад и встретился с мамой — она у меня ирландка. А я родилась на золотых приисках Балларата, мэм. С тех пор мы кочевали по рудникам, пока папа не влюбился в мисс Руби и не решил, что хватит с него странствий. Мама сбежала с солдатом викторианской армии, когда родилась Пиони. Папа говорит, что рыбак рыбака видит издалека. А я думаю, она устала рожать девочек. Нас в семье семь.
Элизабет мучительно пыталась придумать что-нибудь утешительное.
— Обещаю тебе, Яшма: я буду не слишком строгой хозяйкой.
— О, мисс Лиззи, хотите быть строгой — пожалуйста, — жизнерадостно отозвалась Яшма. — Я служила у мисс Руби, а суровее ее на свете никого нет.
Значит, эта Руби еще и сурова.
— А кто теперь ей прислуживает?
— Моя сестра Жемчужина. А если она надоест мисс Руби, ее место займут Жасмин, Пиони, Шелковый Цветок и Бутон Персика.
Расспросив миссис Саммерс, Элизабет узнала, что Яшму решено поселить в сарае на заднем дворе.
— Так не годится, — заявила Элизабет, удивившись собственной смелости. — Яшма — юная красавица, она нуждается в защите. Пусть живет в комнате для гувернантки, тем более что гувернантка мне пока не понадобится. А все эти китайцы тоже живут в сарае?
— Нет, в городе, — сухо отозвалась миссис Саммерс.
— И ездят из города в вагоне?
— Нет, мэм, что вы! Ходят пешком по тропе.
— А мистер Кинросс знает о том, что вы себе позволяете, миссис Саммерс?
— Это его не касается — экономка в доме я! Это же китаезы, нехристи, они отнимают работу у белых!
Элизабет усмехнулась:
— Никогда не встречала белого, который согласился бы пачкать руки о чужое белье, чтобы заработать себе на хлеб. Даже нищий на такое не пойдет. У вас колониальный выговор — стало быть, вы родились и выросли в Новом Южном Уэльсе. Предупреждаю вас, миссис Саммерс: в этом доме я не потерплю расовых предрассудков.
— …И нажаловалась на меня мистеру Кинроссу! — гневно выговаривала миссис Саммерс мужу. — Как будто я невесть что натворила! И теперь Яшма живет в комнате гувернантки, а эти узкоглазые ездят на гору в вагоне! Позор!
— Как ты все-таки глупа, Мэгги, — отозвался Саммерс.
Миссис Саммерс фыркнула.
— Все вы шайка безбожников, а мистер Кинросс хуже всех! Путается с этой развратницей, да еще женился на девчонке, которая ему в дочери годится!
— Закрой рот, жена! — рявкнул Саммерс.
Поначалу Элизабет было трудно найти, чем заполнить время; после недавнего разговора с миссис Саммерс у нее развилась стойкая неприязнь к экономке и стремление всеми силами избегать ее.
Библиотека с пятнадцатью тысячами томов тоже не приносила ей утешения: здесь преобладали книги, содержание которых ничуть не увлекало Элизабет, — по геологии, металлургии, добыче золота, серебра, железа. Отдельно на полке стояли переплетенные в кожу отчеты различных комиссий, своды законов Нового Южного Уэльса, а также многотомный труд под названием «Свод английских законов Холсбери». И ни единого романа. А сочинения Александра Македонского, Юлия Цезаря и других легендарных мужей, о которых время от времени упоминал Александр, были написаны на греческом языке, латыни, итальянском и французском — каким образованным оказался ее муж! Но Элизабет удалось найти простые пересказы древних мифов, «Упадок и разрушение Римской империи» Гиббона и полное собрание сочинений Шекспира. Мифы она проглотила с удовольствием, остальное читалось с трудом.
Александр посоветовал жене повременить с посещениями церкви Святого Андрея (красной кирпичной англиканской церкви со шпилем), пока она не обживется на новом месте, и, похоже, считал, что в Кинроссе нет ни единого обитателя, достойного общения с Элизабет. Она уже начинала подозревать, что муж вознамерился изолировать ее от простых горожан и что ей суждено всю жизнь сидеть взаперти на горе. Как будто Александр стыдится ее.
Но прогулки он ей не запрещал, и Элизабет пристрастилась к ним — сначала бродила по прекрасному парку, а потом и по его окрестностям. Она нашла извилистую тропу, ведущую вниз с горы, и дошла до террасы, где высились копры шахты, но украдкой понаблюдать за их работой было неоткуда. Тогда Элизабет начала изучать лес на склонах горы и попала в зачарованный мир кружевных папоротников, заросших мхом лощин, гигантских деревьев с золотистыми, розовыми, кремовыми, голубовато-белыми стволами, с корой разнообразных оттенков коричневого цвета. Сказочные птицы порхали среди деревьев стайками, попугаи всех цветов радуги сидели на ветках, какая-то неуловимая птичка издавала нежные звуки, напоминающие перезвон волшебных колокольчиков, другие пели мелодичнее соловья. Затаив дыхание, Элизабет наблюдала, как скачут с камня на камень крошечные кенгуру, напоминая ожившие картинки из книжки.
