— Уже кое-что, — кивнул Ли. — Это касается и углекопов?
— Нет. Только рабочих из Кинросса.
— Господи Иисусе, Александр, да ведь углекопы здесь все разнесут! — воскликнула Руби.
— Именно поэтому на мою щедрость пусть не рассчитывают.
— Ты превратился в йоркширского фабриканта, — пригвоздила Руби.
— Александр, что на тебя нашло?
— Я просто понял, что отличает имущих от неимущих.
— Более нелепого ответа невозможно выдумать.
— А вот это уже дерзость, молодой человек.
— Мне двадцать шесть, — напомнил Ли с непроницаемым лицом. — Я прекрасно помню, чем я тебе обязан — всем, от образования до пая компании «Апокалипсис». Но ни жадность, ни несправедливость прощать тебе я не намерен. Если ты и впредь будешь поступать, как сейчас, на меня не рассчитывай, Александр.
— Что за чушь ты несешь, Ли! Да еще в то время, когда лидеры рабочего движения лезут в политику, тред-юнионы принимают уставы, а компаниям вроде нашей угрожают со всех сторон! Если мы не начнем действовать немедленно, завтра будет уже поздно. Ты хочешь, чтобы бизнесом на всех уровнях, от банков до булочных, заправляла клика безмозглых социалистов! Рабочих следует проучить, и чем скорее, тем лучше. Я уже внес свой первый вклад в общую борьбу, — объявил Александр.
— Первый вклад? — переспросила Руби.
— Будут и другие. Меня никому не уничтожить.
— Как можно уничтожить компанию «Апокалипсис»? — резонно возразил Ли. — Она настолько обширна, сферы ее деятельности так многочисленны, что уничтожить ее под силу только настоящему апокалипсису.
— Я принял решение и буду следовать ему, — упрямо повторил Александр.
— В таком случае я поступлю, как сочту нужным. — Ли встал и шагнул к двери. — Отныне я не участвую в заседаниях совета директоров и в делах компании.
— Тогда продай мне свой пай, Ли.
— Ни за какие деньги! Ты подарил этот пай моей матери, в день моего совершеннолетия она передала его мне. Это плата за все услуги, которые мама оказывала тебе долгие годы. О продаже не может быть и речи.
Ли вышел из комнаты, бесшумно притворив за собой дверь. Александр кусал губы, Сун разглядывал дальнюю стену, Руби гневно взирала на Александра.
— Напрасно ты это допустил, Александр, — наконец сказал Сун.
— А по-моему, ты спятил, — добавила Руби.
Александр резкими движениями собрал документы в папку.
— Если вопросов больше нет, заседание окончено.
— Знаешь, что самое страшное? — жаловалась Руби сыну. — Александр как будто начал черстветь, покрываться коркой… ну не знаю я, как это объяснить! Весь его альтруизм словно испарился стараниями магнатов. Теперь прибыли и власть для него важнее людей. Что такое живые люди, он и не вспоминает, радость — нет, злорадство! — ему доставляет возможность вершить судьбы сотен человек. Когда мы с ним только познакомились, он был идеалистом, придерживался возвышенных принципов, а теперь напрочь забыл о них. Если бы он женился счастливо и обзавелся парой сыновей, все сложилось бы иначе. Сейчас он был бы занят детьми — передавал им свои принципы и идеалы.
— У него есть Нелл, — напомнил Ли, откинувшись на спинку кресла и смежив веки.
— Нелл — девушка, и это не значит, что я ее недооцениваю. Но стальной волей Александра она пользуется по-женски. Печенкой чую: главой компании «Апокалипсис» она никогда не станет. О, я уверена, что она будет терпеливо грызть гранит инженерной науки, лишь бы угодить отцу и доказать, что она его обожает. Но ни к чему хорошему это не приведет. Все пойдет прахом, Ли.
— Мать-пророчица.
— Нет, мать-реалистка. — Руби улыбнулась и сразу посерьезнела. — Что же ты будешь делать дальше?
— Поскольку денег мне хватает с избытком, могу заняться, чем только пожелаю. — Ли открыл глаза и посмотрел на мать особым взглядом — «взглядом нефритового котенка» как называла его Руби. — Могу отправиться в путешествие по Азии. Или навестить товарищей по школе Проктора.
— Нет, не уезжай из Кинросса, прошу тебя! — взмолилась она.
— Придется, мама. Иначе Александр не даст мне житья. Пусть сначала пожнет бурю, которую сам посеял.
— И еще больше озлобится.
— Ну и незачем тебе это видеть, мама. Едем со мной.
— Нет, я останусь дома. Честно говоря, мне и одного-то путешествия было слишком много. Ведь я двумя годами старше Александра, а эти два года тяжелы, как все двадцать. И потом, если Александру суждено потерпеть крах, а меня рядом не будет, чтобы помочь ему подняться, думаешь, Элизабет меня заменит?
— Понятия не имею, — ответил Ли. — Не знаю, как она поступит.
В отличие от Александра Ли легко и беспечно относился к имуществу, поэтому собирался недолго. Один чемодан, один саквояж — вот и все, и ни к чему все эти смокинги и фраки. Ли надеялся лишь на то, что в пути судьба не столкнет его с Александром.
В последнее утро перед отъездом он забрел далеко в буш по извилистой, как змея, тропке. Тускло светило зимнее солнце, придавая розоватый оттенок еще не распустившимся листочкам эвкалипта. Весна неотвратимо приближалась, борония покрылась почками, у северо-восточных склонов каменистых холмов показались изящно изогнутые кремовые стебли орхидей дендробиумов. Прелесть! Какая вокруг красота! И как трудно с ней расставаться.
Ли присел среди кустиков орхидей на громадный валун и обхватил колени обеими руками.
«Одно чувство я не могу искоренить в себе — любовь к Элизабет, которая изменила мою жизнь. Кочевую, одинокую, свободную. Но мне не нужна такая свобода. Если бы я мог, я бы связал жизнь с Элизабет. Отдал бы все, что имею, чтобы быть с ней. Отдал бы за единственный шанс завладеть ее телом и разумом, сердцем и душой».
На ноги он поднялся устало, как древний старик. Пора в обратный путь. Его ждет прощание с возлюбленной.
Элизабет он застал в смятении. Анна исчезла.
— А где Стрекоза? — удивился Ли.
Она широко раскрыла глаза:
— Разве ты не знаешь?
— Нет, как видите, — пожал плечами он.
— У нее был сердечный приступ, Хун Чжи запретил ей работать. Александр заявил, что напрасно мы вообще нанимали ее, и запретил искать ей замену.
— Да что с этим человеком! — воскликнул Ли. сжимая кулаки.
— Думаю, просто возраст, Ли. Наверное, он чувствует себя старым и понимает, что новый мир ему уже не покорить — потому, что нет такого мира. Но со временем все пройдет.
— Я уезжаю. Надолго, — выпалил Ли.
Она страшно побледнела, кожа стала почти прозрачной. Невольно Ли взял ее за руки и крепко пожал их.
— Вам дурно, Элизабет?
