За два месяца, проведенных в бухте, получившей название Сидней-Коув, всем стало ясно, что эта земля сурова и безжалостна к чужакам. Она была могучей, древней и чужой, на ней люди могли лишь бороться за выживание, но не процветать. Туземцы, сущие дикари, по мнению англичан, служили доказательством тому, что обещает им Новый Южный Уэльс — страдания и нищету.
В конце марта грозы налетали на бухту одна за другой, влажная жара стала нестерпимой. Колонисты, у которых были шляпы, превратили их в подобие головных уборов янки, отогнув вниз поля. Треуголка Ричарда меж тем сохранила прежний вид, поскольку он работал под навесом и обладал драгоценной соломенной матросской шляпой, а еще потому, что на воскресную церковную службу ему нравилось являться принаряженным. Бристольские привычки оказались живучими.
Воскресные службы проводили где придется, но в то воскресенье, двадцать третьего марта, в день третьей годовщины суда над Ричардом в Глостере, она состоялась близ лагеря холостых пехотинцев, возле горы каменных глыб, на которых разместились прихожане. Преподобный Ричард Джонсон именем Господа призвал их обуздать постыдные желания и присоединиться к рядам тех, кто уже успел сочетаться браком.
Наставленный таким образом на путь истинный, Ричард хотел помолиться и достичь просветления, и все же молитва не помогла. В ответ на нее Бог послал ему Стивена Донована, который поприветствовал Ричарда и зашагал рядом с ним по берегу бухты.
— Плохи дела, да? — спросил Донован, нарушив молчание, когда они присели на камень в пяти футах от плещущей о берег воды. — Я слышал, понадобились шесть человек и целая неделя, чтобы выкорчевать всего один пень на будущем поле. Губернатор решил вспахать его вручную, опасаясь за плуг.
— А это, в свою очередь, означает, что недалек тот день, когда я останусь голодным, — откликнулся Ричард, снимая свой лучший сюртук и растягиваясь под деревом. — Здесь не найдешь даже густой тени!
— И жизнь слишком тяжела. И все-таки, — продолжал Донован, сгребая ногой палую листву, — она когда-нибудь изменится к лучшему. Как в любом новом деле, главное — продержаться первые полгода. Рано или поздно замечаешь, что уже ко всему притерпелся, а может, просто привык. Не одно я знаю точно: создавая эту землю, Бог добивался, чтобы она не была похожей на нашу родину. — Он понизил голос. — Здесь выживут только люди, обладающие сильной волей, и среди выживших будешь ты.
— Это уж точно, мистер Донован. Если я выжил на «Церере» и «Александере», то не пропаду и тут. Я не отчаиваюсь, просто мне недостает вас. Как поживают «Александер» и наш дорогой толстяк Эсмеральда?
— Понятия не имею, Ричард, я не бываю на «Александере». Наши с ним пути разошлись после того, как однажды я застал Эсмеральду в трюме. Он рылся в вещах каторжников, надеясь что-нибудь продать.
— Ублюдок!
— Да, Синклер — еще тот гусь. — Стивен Донован потянулся всем длинным, упругим телом. — Но теперь мне живется гораздо лучше. Видишь ли, я влюблен.
Ричард улыбнулся.
— В кого, мистер Донован?
— Ты не поверишь — в камердинера капитана Хантера, Джонни Ливингстона! В команде «Сириуса» не хватает шести или семи человек, вот я и попросился туда, и меня приняли. Конечно, капитан Хантер высокомерен и чванлив, однако он не отказался от опытного помощника. Поэтому меня неплохо кормят, да вдобавок я обрел любовь.
— Рад слышать, — искренне отозвался Ричард. — А еще — рад видеть вас в этот день. По воскресеньям я не работаю, и, значит, я весь в вашем распоряжении. Мне необходимо выговориться.
— Одно твое слово — и я стану не только внимательным слушателем.
— Благодарю за предложение, а как же Джонни Ливингстон?
— Я не прочь поплескаться — вода уже нагрелась, — сменил тему мистер Донован. — Но недавно матросы с «Сириуса» поймали в бухте акулу длиной шесть футов и толщиной полфута. У самого Порт-Джексона! — Он свернул китель и подложил его под голову вместо подушки. — Кстати, давно хотел спросить тебя, Ричард: ты научился плавать?
— Да, как только начал подражать Уоллесу. Джо Лонгу отдали щенка — он подрос и стал азартным охотником на крыс. Пес питается лучше, чем мы, но меня как-то не тянет следовать его примеру.
— А ты когда-нибудь видел кенгуру?
— Ни разу, даже мельком. Правда, я редко покидаю лагерь — слишком много тупых пил и топоров приходится точить. — Ричард сел. — Вы не знаете, есть ли на «Сириусе» сурьмяное масло?
Густые черные ресницы дрогнули, блеснули синие глаза.
— Коровье масло есть, а больше никакого. Но откуда ты знаешь о сурьмяном масле?
— О нем знает любой точильщик пил.
— Таких я раньше не встречал. — Донован опустил веки. — Чудесный воскресный день! Да еще рядом с тобой… Про масло я спрошу. Я слышал, здешние деревья распилить невозможно.
— Можно, только работа продвигается медленно — еще и потому, что пилы никуда не годятся. Сказать по правде, все наши инструменты непригодны для работы. — Ричард помрачнел. — Теперь мне ясно, как к нам относятся в Англии. Отбросы общества правительство снабдило рухлядью. Нам не дали ни единого шанса выжить. Но здесь есть немало упрямых и выносливых людей.
Донован поднялся.
— Дай мне одно обещание, — попросил он, надевая фуражку.
Разочарованный коротким разговором, Ричард попытался сделать вид, что ему все равно.
— Какое?
— Мне надо уйти на часок. Пообещай дождаться меня здесь.
— Хорошо, только схожу переоденусь. День выдался слишком жарким.
Ричард вернулся на берег раньше Донована в одежде, которую большинство каторжников носило с момента высадки в Сидней-Коув, — парусиновых штанах чуть ниже колена и потрепанной, едва не до дыр протертой клетчатой рубашке. Донован тоже оделся попроще и сгибался под тяжестью корзины из Рио.
— Это может тебе пригодиться, — объяснил он, снимая с плеча корзину.
Ричард онемел, кровь отлила от его лица.
— Мистер Донован, я не могу взять имущество команды «Сириуса»!
— Оно досталось мне вполне законным путем — или почти законным, — невозмутимо возразил Донован. — Признаться, я сорвал несколько листьев кресс-салата, который капитан Хантер выращивает во влажной корпии. Мы сытно пообедаем, и ты возьмешь остатки еды с собой, для товарищей. Пехотинцы тебя не остановят, если я провожу тебя до лагеря и сам понесу корзину. Здесь солод, который я купил у нашего интенданта, еще одна матросская шляпа, несколько прочных рыболовных лесок, крючки, куски пробки для поплавков и свинец для грузил. А на дне корзины лежат книги, — добавил он. — Ты не поверишь: кое-кто из пехотинцев покинул корабль в Портсмуте, оставив свои книги на борту! Ну и ну! — И он вытащил из корзины горшочек. — А к свежеиспеченным булкам у нас есть сливочное масло. И кувшин легкого пива.
С обедом, которым Донован угостил Ричарда, мог сравниться только ужин на Тенерифе, после того, как каторжники наполнили водой бочки. Вкус зеленого, сочного кресс-салата затмил великолепие остальной снеди. Ричард жадно ел, а Донован наблюдал за ним, отдав ему весь кресс-салат, масло и почти все булки.
