«Надо заработать денег, — размышлял Ричард, — и отправить Уильяма Генри учиться в Оксфорд. Тогда в двенадцать лет ему не понадобится становиться учеником какого-нибудь юриста, аптекаря или оружейника, чтобы провести целых семь лет в рабстве. Мне повезло с Хабитасом, но сколько молодых подмастерьев довольны своими хозяевами? Нет, я не хочу такой судьбы моему единственному ребенку. После Колстонской школы он поступит в Бристольскую среднюю школу, а потом и в Оксфорд. Или в Кембридж. Ему нравится учить уроки, и я заметил, что ему, как и мне, вовсе не трудно прочесть книгу. Он любит учиться».
Пег вместе с Мэг заканчивали готовить ужин, а Ричард расхаживал между занятых столов, забирая пустые кружки и принося наполненные. В таверне царило оживление; Пег, похоже, наконец-то образумилась. Изредка она улыбалась, старалась не слишком опекать Уильяма Генри, а в постели иногда сама прижималась к Ричарду, напоминая о супружеском долге. Но прежняя любовь исчезла без следа. Сохранились лишь воспоминания о былых мечтах, которые быстро угасали. Только юноша способен покорить вершины разума, думал Ричард. А он в свои тридцать пять лет уже не молод. Его сыну исполнилось девять, наступало его время мечтать.
Наряду с десятком бристольцев Ричард вложил деньги в разработку нового двигателя; никто из вкладчиков мистера Томаса Латимера, в том числе и кузен Джеймс-аптекарь, не проявлял ни малейшего интереса к самому медеплавильному заводу, где изготавливали цепи из плоских, соединенных крюками звеньев, предназначенные для новых корабельных насосов.
— На Рождество мы прекращаем работу, — сообщил мистер Томас Латимер Ричарду, который из любопытства посещал завод Уосборо чуть ли не каждый день. Наступало туманное, печальное время года.
— Странно… — отозвался Ричард.
— О, платить рабочим нам не придется! Просто я заметил, что на Рождество работа почти не движется. Слишком много рома. Впрочем, не знаю, что празднуют эти бедолаги, — вздохнул Латимер. — Жизнь не стала лучше — даже после того, как канцлером казначейства был назначен младший Уильям Питт.
— А что он может поделать, Том? Единственный способ уплатить военный долг — повысить прежние налоги и ввести новые. — Ричард криво усмехнулся. — Разумеется, ты мог бы обрадовать рабочих, выплатив им рождественское пособие.
Жизнерадостность не изменила мистеру Латимеру.
— Ни в коем случае! Иначе меня осудят все предприниматели Бристоля!
Сам Ричард приятно провел Рождество в «Гербе бочара», тем более что Уильям Генри не ходил в школу, а таверну заполнили посетители. Мэги Пег готовили восхитительные пудинги и кувшины густого соуса к ним, на вертеле жарились куски оленины, а Дик подавал праздничный напиток — горячее сладкое вино с пряностями. Ричард преподнес родным подарки: второго кота, серого, изливающего джин — Дику, зеленые шелковые зонтики — Мэг и Пег, а Уильяму Генри достались связка книг, стопка лучшей писчей бумаги, отличный кожаный мяч, набитый пробкой, и целых шесть карандашей из камберлендского графита.
Дик довольно разглядывал кота, Мэг и Пег взволнованно ахали.
— Какая роскошь! — воскликнула Мэг, открывая зонтик и любуясь переливами тонкой нефритово-зеленой ткани. — О, Пег, какие мы теперь щеголихи! Нам позавидует даже кузина Энн! — Она сделала пируэт и поспешно закрыла зонтик. — Уильям Генри, только не вздумай играть в мяч в таверне!
Разумеется, Уильям Генри счел мяч лучшим подарком, но обрадовался и карандашам.
— Папа, научи меня точить их — я хочу, чтобы они прослужили как можно дольше, — сияя, попросил он. — Мистер Парфри будет в восторге! Таких карандашей нет даже у него!
Все родные уже знали, что Уильям Генри избрал мистера Парфри своим кумиром: о достоинствах этого учителя мальчик рассказывал каждый день с тех пор, как в октябре начал брать уроки латыни. Очевидно, этот человек умел учить, ибо с первого же дня завоевал уважение Уильяма Генри, и не только его. Даже Джонни Монктон соглашался, что мистер Парфри — учитель что надо.
— Пусть восхищается сколько угодно, но не отбирает их, — ответил Ричард, вкладывая в руку сына маленький сверток. — А это подарок для Джонни. Жаль, что директор школы не согласился отпустить пансионеров по домам на Рождество, — тогда мы пригласили бы Джонни поужинать с нами. В утешение передай ему подарок.
— Это карандаши! — мгновенно сообразил Уильям Генри.
— Да, карандаши.
Улучив минуту, Пег крепко обняла Уильяма Генри и прижалась губами к его широкому белому лбу. Словно понимая, что это единственный подарок, который может преподнести ему мать, Уильям Генри вытерпел объятия и даже ответил на поцелуй.
— Наш папа самый лучший, правда? — спросил он.
— Да, — подтвердила Пег, тщетно ожидая, что ее назовут самой лучшей мамой. Год назад равнодушие сына вкупе с подобным замечанием вызвало бы в душе Пег прилив ненависти к Ричарду, но с недавних пор она поняла, что ее ненависть ничего не изменит. Значит, остается только соглашаться с мужем и угождать ему. Уильям Генри обожает его. О чем еще может мечтать женщина? Ее сын и муж нашли общий язык.
В самом начале нового, тысяча семьсот восемьдесят четвертого года Ричард отправился на Нэрроу-Уайн-стрит, посетить завод мистера Латимера.
Похожее на амбар строение на Нэрроу-Уайн-стрит было сложено из обтесанных глыб известняка, почерневших от копоти; по его фасаду располагался ряд громадных, окованных железом дверей, из которых обычно вырывались грохот, жар и клубы дыма.
Как странно! Все двери были заперты. Праздник для рабочих Латимера, которым не платили с самого Рождества, выдался слишком длинным. Пройдя вдоль здания, Ричард подергал все двери по очереди, но безуспешно, а потом обогнул завод со стороны узкого переулка и нашел одну открытую дверь. Внутри строения его встретила гробовая тишина; печи были потушены, горны пусты, огромная паровая машина застыла неподвижно в окружении станков.
Покинув завод, Ричард направился к Фруму, воды которого выглядели такими же серыми и хмурыми, как зимнее небо.
— Ричард! Ричард!
Обернувшись, он увидел, что к нему спешит кузен Джеймс-аптекарь, ломая руки.
— Дик сказал, что ты здесь… Ричард, какой ужас!
Ричард уже все понял, но все-таки спросил:
— В чем дело, кузен Джеймс?
— Латимер пропал! Сбежал с нашими деньгами!
Дубовый причальный столб, сохранившийся, должно быть, еще со времен древних римлян, торчал у берега реки. Прислонившись к нему, Ричард закрыл глаза.
— Значит, он болван. Его поймают.
В ответ кузен Джеймс-аптекарь разрыдался.
— Кузен Джеймс, полно! Это еще не конец света, — принялся утешать его Ричард, обнимая за плечи, подводя к каменной глыбе и усаживая на нее. — Прошу тебя, не плачь!
— Не могу! Во всем виноват только я! Если бы не я, ты сохранил бы деньги. Я могу позволить себе расплачиваться за собственную глупость, но то, что ты потерял все, несправедливо!
