— Вы откуда? — спросил один из мужчин, сидящий близ двери.
— Из глостерской тюрьмы, — ответил Уилл Коннелли.
Незнакомец поднялся. Он был невысок ростом и проходил под балками не нагибаясь, телосложением напоминал не карлика, а скорее жокея, лицо у него было как у человека, который почти всю жизнь провел среди лошадей — морщинистое, жесткое, удлиненное книзу. На вид ему можно было дать и сорок лет, и все шестьдесят.
— Как жизнь? — осведомился он тоном утверждения, а не вопроса, приближаясь к новичкам и протягивая им маленькую ладонь. — Я Уильям Стенли из Синда, это близ Девайзеса в Сомерсете. Но судили меня в Уилтшире.
— Почти все мы слышали про Синд, — с усмешкой отозвался Коннелли и представил своих товарищей, а затем со вздохом поставил сундук на пол. — Ну, и что дальше, Уильям Стенли из Синда?
— Проходите. Должно быть, Сайкс уже успел пощупать вас? Ему это по душе — он не прочь, так сказать, поближе познакомиться с подопечными. Деньги есть? Или он нашел их?
— У нас нет денег, — объяснил Коннелли, уселся на скамью и поморщился от боли. — Чертов Сайкс! Что еще скажешь?
— Вон там сидят ребята из центральных и западных округов, с побережья Ла-Манша, Уолдса и Уилдса, — объяснил Стенли, указывая в сторону нар незажженной трубкой. — Посредине — те, кого привезли из Дерби, Чешира, Стаффорда, Линкольна и Шропшира. В дальнем углу — Дарем, Йоркшир, Нортумбрия и Ланкашир. Ливерпульцы заняли дальний конец стола. Все они, кроме одного, ирландских кровей. Есть здесь и четверо черномазых, но их держат наверху, вместе с лондонцами. А валлийцев здесь нет, Тэффи. — Он обвел взглядом сундуки и мешки. — Если у вас там что-нибудь ценное, распрощайтесь с ним. Впрочем, может статься, — добавил он многозначительно, — мы с вами поладим.
— Скорее всего, — дружески согласился Коннелли. — Похоже, тут нам придется и спать, и есть?
— Ага. Тащите свое барахло сюда, места для дюжины как раз хватит. Тюфяки, на которых мы спим, свернуты и сложены под нары, туда же можно запихнуть и сундуки. На двоих приходится одно одеяло. — Он хихикнул. — Нас здесь держат в строгости, и если вы не прочь ублажить самих себя, на уединение не рассчитывайте. Все мы помогаем себе сами, после мистера Сайкса мужеложство не в почете. К тем, кто живет наверху, по воскресеньям пускают женщин — их называют тетями, сестрами или кузинами. Правда, нам это не по карману, мы слишком далеко от дома, а у кого есть деньги, те тратят их на джин. Шесть пенсов за полпинты — настоящий грабеж!
— Так, говоришь, ты можешь посторожить наши вещи, Уильям? — осведомился Билл Уайтинг, страдая от боли в руке и от царапин, оставленных грубыми пальцами мистера Сайкса.
— Меня не водят на работу. Сначала хотели пристроить на огород, но пальцы у меня слишком грубые даже для того, чтобы полоть репу. Потому от меня вскоре отстали — решили, что я слишком стар, чтобы участвовать в этих скачках. — Он приподнял крошечную ступню и потряс ею, пока железный браслет не съехал на подъем. — Вот я и присматриваю теперь за порядком — мою полы, выношу ведра, сворачиваю тюфяки, складываю одеяла и не даю воли помешанным ирландцам. Впрочем, наши ирландцы из Ливерпуля — сносные ребята. А двое на «Юстиции» говорят только по-своему — с тех пор как их привезли в лодке из Дублина. Неудивительно, что они свихнулись. Ирландцы — чувствительный народ, а в Ирландском море часто штормит. Но они любого облапошат, и глазом моргнуть не успеешь. — Он хохотнул и сменил тон: — А неплохо встретить земляков из западных графств! Мики! Эй, Мики!
К нему развязной походкой приблизился темноволосый и темноглазый молодой мужчина с хитрым выражением лица, какие бывают только у корнуэльских контрабандистов.
— Нет, я не из Корнуолла, — заговорил он, точно прочитав мысли новичков. — Из Дорсета, точнее — из Пула. Служил на таможне. Моя фамилия Деннисон.
— Мики помогает мне следить за порядком — сам я не справляюсь. Мы здесь лишние, нас не берут ни в одну шестерку. У Мики бывают такие припадки, что не позавидуешь.
Чернеет лицом, прикусывает язык. Однажды он до смерти перепугал нашего красавчика Сайкса. — Стенли проницательно оглядел новичков. — Вас уже разбили на две шестерки?
— Да, и этот молчун у нас за старшего, — объяснил Коннелли, указывая на Ричарда. — Только он в этом не признается. Мы с Биллом Уайтингом болтаем без умолку, а он сидит, слушает и принимает решения. Дружелюбный малый и на редкость умный. Мы с ним знакомы недавно, а вот если бы я встретился с Сайксом до того, как познакомился с Ричардом, я бы не вытерпел — и что же дальше? Теперь у меня болела бы не только задница, но и голова. Здесь устраивают порки?
— Нет, провинившихся бьют дубинками, Уилл. Мистер Кэмпбелл запретил плетки — говорит, ему нужны рабочие руки. — Уильям Стенли из Синда опустил веки. — Так мы поладим, Ричард… как твоя фамилия?
— Морган.
— Валлиец?
— Я родился в Бристоле, все мои предки родом оттуда. Коннелли — ирландская фамилия, а он тоже бристолец. В наши времена фамилия ничего не значит.
— А почему, — вдруг вмешался Айк Роджерс, который до сих пор молчал, — тут красные стены?
— Это же нижняя палуба второразрядного судна, — объяснил Мики Деннисон из Пула. — Здесь не только жили матросы, но и находился лазарет. На красном кровь не так заметна. Вид крови до смерти пугал канониров.
Уильям Стенли вытащил из жилетного кармана большие часы-луковицу и взглянул на циферблат.
— Есть будем через час, — сообщил он. — Гарри, здешний эконом, сам раздает миски и кружки. Сегодня пятница — значит, будет овсянка. Мяса мы и в глаза не видим, если не считать червей в хлебе и сыре. Слышишь грохот наверху? — Он ткнул трубкой в потолок. — Сейчас кормят лондонцев, а мы едим что останется. Их больше, чем нас.
— А что, если мистер Хэнкс решит переселить лондонцев сюда? — с любопытством спросил Ричард.
Коротышка Уильям Стенли усмехнулся:
— Не посмеет! Если ирландцы не перережут им глотки в темноте, то это сделают парни из северных округов. Никто не любит Лондон и лондонцев. Англию обдирают, как прихожанина на методистском собрании, а все собранные деньги тратят на Лондон и Портсмут, потому что в Лондоне парламент, армия и Ост-Индская компания, а в Портсмуте — флот.
— Насколько я помню, мистер Сайкс сказал, что нам придется пить воду из Темзы, — произнес Ричард, расплываясь в ослепительной улыбке. — Друзья мои, располагающие фильтрами! Пожалуй, нам следует провести небольшую церемонию. Поскольку вы сами назвали меня старшим среди вас, делайте, как я. — Он поставил свой сундук на стол, отпер его ключом, висящим на шее, и вытащил большую тряпку. Повязав ею стриженую голову, Ричард принялся негромко напевать; Гендель узнал бы эту мелодию, но обитателям нижней палубы «Цереры» она была незнакома. Забыв о боли, Билл Уайтинг тоже достал тряпку, а потом его примеру последовали Уилл, Недди, Тэффи и Джимми, хотя пел по-прежнему только Ричард. Из сундука был извлечен фильтр Ричарда, невнятное бормотание сменилось протяжным звуком «а-а-а». Ричард провел ладонями над фильтром, наклонился, чтобы коснуться его лбом, а затем взял на руки и направился к помпе, сопровождаемый пятью помощниками. Уловив мелодию, Тэффи тоже запел, вторя баритону Ричарда на октаву выше. За ними напряженно следили все обитатели комнаты, кроме тех, кто метался в лихорадке; Уильям Стенли изумленно выпучил глаза.
