Тем более, что внутренний карман куртки вновь приятно оттягивала золотая фигурка бога.
На площади к началу представления яблоку негде было упасть: все места заняли жаждущие зрелища зрители. Хоть и говорят, что казнь – праздник маленьких городов, но большие тоже наблюдают ее с удовольствием: всегда приятно смотреть на страдания других, хвастливо задирая нос, мол, я бы на его месте… Обычные горожане – в меру кровожадные, в меру безразличные.
Штиф стоял на балконе, с высоты второго этажа глядя на бурлящую, словно море во время шторма, толпу. Молодой король усиленно делал вид, что ему абсолютно наплевать на «дела мирские», однако получалось у него плохо и неубедительно: на лице то и дело проскакивала легкая довольная улыбка, брови то поднимались, то опускались, в зависимости от услышанного или увиденного.
Стоящий по правую руку от правителя Орагара Кедрик отчего-то нервничал: постоянно переступал с ноги на ногу, словно под ступнями не камень, а горячие угольки, до рези в глазах всматривался в толпу, силясь кого-то разглядеть, и, не найдя, вновь пританцовывал на месте. Четки в его руках, как и раньше, жили собственной жизнью, ни на секунду не переставая крутиться.
Магистр, как всегда, излучал спокойствие и уверенность в себе. Толстокожестью он отличался знатной, хотя порой, особенно выпив сверх меры, вспыльчив был без меры.
Наконец, словно уморившись пустым ожиданием, толпа выплюнула из себя слегка помятого человечка в костюме герольда. Он, как и подобает по должности, взобрался на эшафот и, поправив измятый наряд, отвесил королю низкий, в пояс, поклон. Еще один поклон – теперь уже зевакам, что-то вроде этикета – и громогласное объявление:
– Заткнитесь!
Толпа недоуменно замолчала. Мужики уже мерили герольда на пудовые кулаки, а женщины дивились такой властности простого слуги.
– Так-то лучше! – довольно хмыкнул герольд. – Ведите смертников!
Толпа, было замолчавшая, загудела с новой силой. Штиф не сразу понял, в чем дело: лицейские распихивали зевак, освобождая проход трем приговоренным с эскортом. Горожане сопротивлялись, расступаться не хотели, то и дело слышались витиеватые ругательства в адрес бедных стражей. Впрочем, служителям Лицея на все эти крики было глубоко наплевать, и поэтому – а, может, и совсем по другой причине – они вовсю орудовали дубинками, расчищая проход.
Следом за первой четверкой стражников последовала вторая. Эти лицейские, правда, дубинками особо не махали: они тащили связанных по рукам и ногам «опаснейших преступников». Вид у приговоренных был, несмотря на ожидающую их расправу, самый что ни на есть вялый: сказалась бессонная ночь. Их подняли на эшафот и поставили на колени.
Священник Силы, явно клирик (на предплечье его красовалась повязка с красным крестом), начал мерно читать молитву Паладину, дабы простил трех паршивых овец, решивших покинуть чистое стадо…
Я скосил глаза в сторону Хромого. Тот, зажмурившись, что-то шептал: губы едва заметно шевелились. Наверное, просил Одина благословить его перед решающим боем.
И я нисколько не сомневался, что Хромой этот бой устроит. Может, тут же и поляжет, сраженный болтами и стрелами лучников, что на каждой крыше засели по трое – но не отступит от навязчивой идеи прорваться через окружение, спасти семью.
Взгляд на Булина – тот тоже что-то шепчет, только губами двигает намного реже. Наверное, плохо знает молитву.
– Да казните их уже! – недовольно воскликнул кто-то. – У меня ребенок дома один остался!
– Да погоди ты! У самого лавка открыта – заходи, бери, что захочешь… Эй, сорванцы, вы куда? А ну стой!
Я громко хмыкнул: как ни крути, для всех этих людей предстоящая казнь – всего лишь балаган или что-то вроде кукольного театра. Только вот куклы в этом театре не в меру живые и отрубание головы переносят гораздо тяжелее каких-нибудь Клоретты и Сковородда!
[7]
– Ага! – неожиданно воскликнул клирик. Перст его указывал мне в грудь. – Он посмел надругаться над всемогущим и всепрощающим Паладином своей глумливой улыбкой! Продажная языческая тварь! Палач, руби ему голову первым!
Человек в черной маске-колпаке, доселе со скучающим видом изучавший свои топор, чуть оживился и вопросительно посмотрел на ложу Штифа. Король торопливо кивнул, и палач с радостным видом полез на эшафот.
Двое лицейских подхватили меня за руки и потащили к еще чистой, недавно срубленной плахе. Я не сопротивлялся, когда они клонили мою голову набок и прижимали ухом к бревну, видимо, чтобы палач не промазал мимо шеи. Лицейские подивились такому равнодушию к собственной жизни, но списали все на обычный шок от близости смерти.
– Все будет быстро, малыш, – ободряюще улыбнулся палач. – Ты даже не успеешь заметить, как все уже закончится!
Я закусил губу: несмотря на всю уверенность, очень страшно представлять себе, как голова катится вниз по ступенькам в случае неудачи!
Топор в умелых руках взлетает вверх и…
Бамс! – палач недоуменно разглядывает осиротевшую на топорище рукоять.
Толпа недовольно загомонила: похоже, подобные шутки случались здесь нечасто и многим могли не понравиться.
– В чем дело? – прошипел клирик, попутно осеняя себя Крестом Силы. – Почему он еще жив?
– Но я ж не могу ему шею деревяшкой рубить? – Палач отбросил ненужное полено в сторону и нервно сплюнул. Слюна частью осела на подбородке, и он, громко проклиная Паладина и всех его прислужников, утер ее рукавом.
– Хватит богохульствовать, паря, – зло процедил сквозь зубы священник. – Иначе сейчас и тебя порубим в капусту! Бери топор и смотри, чтобы в этот раз все было гладко! Понял, нет?
Палач поспешно кивнул и наклонился, чтобы поднять со ступенек запасной топор.
Стрела вошла моему несостоявшемуся убийце между лопаток. Не удержавшись, безвольное тело скатил ось по ступенькам и упало на землю.
– Всем стоять! – послышалось со стороны королевской ложи.
Я поднял голову. Раскрыл рот. Уж чего-чего, а подобного балагана я увидеть не ожидал!
Кедрик, приставив нож к горлу Штифа, надменно глядел на бурлящую снизу толпу. Вокруг него сияла светлая аура, которую, как понял Гриф сразу, обычным оружием не пробьешь. Видимо, старый священник все продумал наперед и заручился поддержкой своего Паладина. В любом случае, он был намного опасней всех собравшихся на площади лицейских и гвардейцев.
Через перила свешивалось тело убитого Магистра. О полу его балахона, как ни в чем не бывало, протирал свои ножик высокий смуглый парень, которого Вертихвост раньше видел в роли личного телохранителя…
– Гриф! Мой мальчик! – на эшафот, широко улыбаясь, поднялся Фетиш.
Вид у Разгильдяя был еще тот: на руках кожаные перчатки, на плечах – теплый плащ из выделки барана. Ноги надежно греют сапоги с меховой подкладкой. Просто пижон, а не Ловкач!
