На том и порешили. По договоренности с жильцами, арендующими
ее домик, архив хранился в подвале, потому что больше его девать было некуда.
Вместе с Первушиным они съездили за папками и отвезли их в ее служебную
квартиру. К счастью, девушка, с которой Вероника делила квартиру, была на
дежурстве. Они втащили большую картонную коробку с папками в ее комнату,
Вероника пошла на кухню варить кофе, а Николай уселся на полу, разложив вокруг
себя бумаги. В комнате не было большого стола, а маленький столик, стоявший у
изголовья дивана, годился только для того, чтобы поставить на него чашку или положить
книгу. По привезенной из России привычке ела Вероника на кухне.
Пока на плите грелась вода, она успела зайти в ванную,
умыться и переодеться в нечто соблазнительно распахивающееся при каждом
движении. Впервые за последний год, прошедший с момента ареста мужа, она
почувствовала, что хочет мужчину, хочет совершенно безрассудно, иррационально,
не какого-то конкретного, который бы ей нравился, а мужчину вообще. Любого.
Хоть первого встречного. Такое сильное неперсонифицированное желание у нее
возникало раньше только тогда, когда она смотрела по видику «жесткое порно». На
самом деле Вероника понимала, что хочет она именно этого синеглазого красавчика
Николая Первушина, но, поскольку у нее целый год не было мужчины, из-за Николая
она «завелась» так круто, что теперь ей уже все равно, с кем лечь в постель,
лишь бы с кем-нибудь.
Она критически осмотрела себя в большом зеркале, висящем в
прихожей. Год изнуряющей работы и постоянного недоедания сказался на ее
внешности не самым лучшим образом, добавив морщинок и поубавив блеска в глазах.
Но все равно она была еще в большом порядке в свои тридцать два года. Слава
богу, даже самая тяжелая жизнь не делает ноги короче, они по-прежнему, что
называется, росли из плеч. Правда, грудь начала немного обвисать…
Очень удачно, что Николай сидел на полу. Он оказался
нормальным мужиком, чутко реагирующим на красивую женщину, которой он к тому же
нравится. Но поведение его показалось Веронике немного странным. Он потянул ее
за руку, усадил рядом с собой на пол, обнял за плечи и начал поглаживать одной
рукой, другой перебирая бумаги и делая на них пометки в углу страниц. Одним
словом, как бы говорил: детка, я ценю твой порыв, и ты мне тоже очень
нравишься, но дело – в первую очередь. Вероника собралась было обидеться, но
потом вспомнила, что речь идет все-таки о миллионе долларов. Ну надо же, как ее
забрало, так захотелось трахаться, что даже про деньги забыла. Сумма оказалась
достаточно большой, чтобы Вероника пришла в себя, сбросив похотливую одурь. Она
встала и пересела на диван, поставив на столик чашечку с кофе. Устроившись
поудобнее и подложив под спину маленькие подушечки, она пила кофе и исподтишка
разглядывала Николая. Нет, что ни говори, а он дьявольски красив. Хорошо бы,
конечно, уложить его, но, наверное, не стоит увлекаться, когда речь идет о
миллионе. Еще начнет торговаться потом, попросит снизить цену: раз они стали
любовниками, то вроде как сделались «своими».
Николай долго читал бумаги Василия Васильевича, и Вероника
не заметила, как задремала: минувшую ночь она работала и поспать после этого не
успела. Наконец он аккуратно сложил все папки, завязал шелковые шнурочки и
встал.
– Вот, я отобрал триста с небольшим страниц, это то,
что нам нужно. Я их пронумеровал и расписался на каждой странице. У тебя есть
пустая папка?
Вероника молча кивнула и принесла папку.
– Спрячь подальше и никому не показывай, –
попросил он на прощание. – Не дай бог, пропадет хоть одна страница – денег
не получишь. Материал имеет ценность только весь целиком.
Только сейчас она обратила внимание на то, что он перешел на
«ты». Что бы это значило? Готовность откликнуться? Или она своим поведением,
тем, что ясно заявила о своем желании, сразу перевела себя из разряда достойных
уважения дам в разряд дешевых и доступных девиц?
– Хотите еще кофе? – спросила она подчеркнуто
вежливо.
– Нет, благодарю. Знаешь, Вероника, ты очень красивая
женщина, и, если ты позволишь, мы вернемся к этому разговору после того, как
покончим с делами. Я вернусь домой, доложу своим компаньонам о твоих условиях,
потом сообщу тебе об их решении. Если они согласятся заплатить тебе столько,
сколько ты просишь, я приеду для окончательного завершения сделки. И тогда мы
поговорим еще об одной чашечке кофе. Хорошо?
– Хорошо.
Она постаралась улыбнуться, но почувствовала, как в уголках
глаз закипели слезы. Вероника даже удивилась такой реакции. Почему ей хочется
плакать, глядя в эти невероятные синие миндалевидные глаза, которые словно
сошли с иконы? Почему ей хочется плакать при мысли о том, что эти гладкие руки
с длинными пальцами не будут ее обнимать? Неужели это из-за того, что она целый
год одна? Безобразие, подумала она, работа работой, но и о себе подумать надо.
Немедленно заведет кого-нибудь. Хотя кого ей заводить? Младший медперсонал
может рассчитывать только на санитаров, электриков и сантехников, работающих в
клинике, ну еще на садовников и механиков из гаража. Надо повнимательнее
присмотреться к этому контингенту, может, удастся найти что-нибудь не очень
отвратительное и необременительное для употребления в оздоровительных целях не чаще
двух раз в неделю.
Закрыв дверь за Первушиным, она вернулась в свою комнату,
судорожно сглотнула и уже собралась было дать себе волю и расплакаться, как
снова вспомнила о деньгах. Вероника уселась на диван, взяла со столика
зеркальце и стала внимательно всматриваться в свое отражение, повторяя про
себя: «Скоро я буду богатой. Скоро кончится эта дурацкая клиника, и эта
дурацкая работа, и эта дурацкая квартира, и эта идиотка-соседка. Я смогу забыть
все это, как кошмарный сон. Я начну все сначала. Я оформлю развод с Вернером,
куплю себе небольшой уютный домик, найму учителя, выучу этот проклятый немецкий
и буду жить как все. Может быть, еще смогу выйти замуж, на этот раз более
удачно. Только бы все получилось, только бы не сорвалось».
Прошло два месяца, которые показались Веронике двадцатью
годами. За эти два месяца Николай еще два раза приезжал, чтобы уточнить
кое-какие детали сделки. И оба раза он проникновенно глядел на Веронику и
напоминал о чашечке кофе, которую они оба отложили «на потом». К этому времени
Вероника уже перегорела, найдя утешение в объятиях симпатичного веснушчатого
электрика, который оказался как раз таким, как ей хотелось, – не
отвратительным и не обременительным. Она уже не умирала, глядя в светло-синие
глаза Первушина, но мысль о том, что она ему небезразлична и он помнит об
отложенной чашечке кофе, ее грела. Когда все будет закончено, она с большим
удовольствием выпьет с ним вместе этот чертов кофе. Уж тут-то она покажет ему
класс! Уж в чем, в чем, а в изысканном сексе она была великая мастерица и
усталости не знала. Большую и добротную школу прошла она под чутким
руководством профессора Лебедева, что и говорить, не смотрите, что старый был,
вроде другое поколение. Знатоки и любители во все времена были, и поколение тут
ни при чем. Калигула вон аж когда жил…
Наконец все утряслось. Николай приехал в Австрию в третий
раз и позвонил ей из Вены. Поскольку в крошечном Гмундене негде было разместить
миллион долларов, чтобы это не бросалось в глаза, решили операцию провести в
Вене. Но поскольку ни Николай, ни Вероника города не знали достаточно хорошо,
чтобы легко в нем ориентироваться, то место встречи Николай предложил назначить
там, где невозможно заблудиться. Договорились, что Вероника выберется на
автостраду, соединяющую Зальцбург и Вену, доедет по ней до Амштеттена, дальше
до поворота на Визельбург, свернет и остановится у первого же кафе. Судя по
карте, сказал Николай, кафе стоит в полутора километрах после поворота. Встречу
назначили на восемь утра: от Визельбурга до Вены не меньше полутора часов езды
даже на хорошей машине, а ведь им предстоит посетить десяток банков.
