– Подожди.
Шоринов зашел в комнату, где Катя по-прежнему лежала на
диване, уставившись в телевизор.
– Кто пришел, Дусик? – спросила она.
– Николай, – ответил Михаил Владимирович, доставая
из шкафа кейс и открывая кодовый замок.
Катя легко вскочила с дивана и пулей вылетела в прихожую. Когда
через две минуты из комнаты вышел Шоринов, ему показалось, что в прихожей нечем
дышать. Саприн и Катя молча стояли и смотрели друг на друга, и это молчание,
казалось, вобрало в себя весь кислород, весь воздух. В руках у Кати Шоринов
заметил небольшую коробочку.
– Спасибо, Коля, – наконец произнесла Катя
необычно мягким голосом и повернулась к Шоринову. – Смотри, Дусик, Коля
привез мне то, о чем я его просила.
– Что это? – недовольно спросил он.
– Тигренок. – Она счастливо улыбнулась. –
Стеклянный тигренок.
Шоринов с облегчением перевел дух. Конечно, тигренок. Ну,
если тигренок, то это не страшно. Вот если бы она попросила у Коли духи, или
белье, или лекарство какое-нибудь, то это свидетельствовало бы… Короче, все
понятно. Нет такой вещи, которую Шоринов не мог бы достать для нее. Сейчас все
можно достать, нет проблем. И если Катерина о чем-то попросила Николая, то это
не потому, что она не может получить нужную ей вещь, а потому, что просьба и ее
выполнение – знак близости. Духи, белье, лекарство – все это интимные штучки,
чтобы привязать мужика, завести его, взбудоражить кажущейся близостью. А
тигренок – это не страшно. Это можно. Всем известно, что она собирает
игрушечных тигрят, и стеклянных, и пластмассовых, и плюшевых, и керамических. И
сам Шоринов, и все его приятели, знающие о существовании Кати, постоянно
привозили ей сувениры из всех поездок. Вот и Коля привез. Все нормально.
– Катюша, иди в комнату, – ласково сказал он.
Катя молча повиновалась, даже не попрощавшись с Саприным, но
Михаил Владимирович успел перехватить взгляд, который она бросила на Николая.
– Вот. – Он протянул Саприну пакет. – Отдашь
ей, скажешь, гонорар за работу. Здесь тридцать тысяч. Первоначально мы
договаривались на десять. Пусть возьмет и посмотрит, сколько здесь. По ее реакции
сориентируешься, как действовать дальше. В крайнем случае пообещай ей еще
двадцать тысяч.
– Это еще не крайний случай, – осторожно возразил
Николай.
– Ну да, конечно. На самый крайний – ты знаешь, что
делать. Считай, что санкцию мою ты получил.
Саприн сунул пакет с деньгами в дорожную сумку и вышел из
квартиры. Спустившись вниз, он сделал несколько шагов и остановился. Его машина
была пуста. Тамара Коченова исчезла.
* * *
Судебно-медицинский морг управления полиции Визельбурга
находился в очаровательном особнячке, внешне напоминающем пряничный домик.
Поднимаясь вместе с полицейским комиссаром на крыльцо, Манфред Кнепке подумал о
том, что рядом со смертью почему-то всегда находится что-нибудь красивое. То ли
судьба пытается хоть как-то смягчить страшное уродство смерти, то ли, наоборот,
хочет напомнить о том, что после земного существования приходит черед лучшей
жизни.
– Сюда, пожалуйста, – сказал комиссар, пропуская
Кнепке в дверь, ведущую в холодильник.
Манфред послушно шел, куда ему указывали, и молил бога,
чтобы все оказалось ошибкой. Конечно, Лилиана и маленький Филипп до сих пор не
приехали, но ведь такая отвратительная погода, может быть, они все еще не
выехали из Гмундена. Или выехали, но застряли где-то по дороге. Он не помнил и
не хотел помнить, что уже трижды звонил в клинику и разные голоса отвечали ему
одно и то же: ваша супруга и сын выехали вчера около семи утра. Он не хотел
помнить, что комиссар сказал ему: при убитой женщине найдены документы на имя
Лилианы Кнепке. Мало ли у кого найдены документы! Может, Лилиана их потеряла, а
эта женщина нашла. Или даже сама их украла у Лилианы.
– Взгляните, пожалуйста, – произнес комиссар, в то
время как служитель морга откинул простыню с лежащего на каталке тела.
– Да, – ответил Манфред, не слыша собственного
голоса, – это моя жена.
Он упорно не поворачивал голову вправо, туда, где стояла еще
одна каталка. Под простыней угадывалось маленькое тельце. Он все еще надеялся,
что сейчас комиссар скажет: «К сожалению, вашего сына мы пока не нашли». Если
он так скажет, значит, есть надежда, что Филиппу удалось убежать, спастись. И
Манфред будет его искать. А лежащий на соседней каталке трупик – это какой-то
другой ребенок, не его сын, не Филипп.
– Теперь сюда, будьте любезны, – сказал комиссар,
делая шаг в сторону второй каталки, и вот тут наконец Манфред Кнепке осознал,
что все кончено и надеяться больше не на что.
Через час он сидел в кабинете комиссара в управлении
полиции. На всякий случай предусмотрительный комиссар пригласил врача, который
сделал Манфреду укол, и Кнепке почувствовал себя немного лучше. В голове
прояснилось, боль в сердце стала не такой острой, и он мог отвечать на вопросы
полицейских.
– Вот вещи, найденные на месте преступления. Взгляните,
не пропало ли что-нибудь. Вы знаете, какие вещи должны были быть у вашей жены с
собой?
Кнепке добросовестно перечислял драгоценности Лилианы,
которые должны были быть на ней и которых не оказалось, когда ее обнаружили
застреленной рядом с машиной.
– У нее должны были быть деньги, довольно большая
сумма. Она всегда возила с собой много денег, особенно когда ехала с Филиппом.
Знаете, он такой болезненный, и Лилиана считала необходимым потакать всем его
капризам, а капризы у него бывали порой очень своеобразные. Однажды, например,
они гуляли в парке и увидели детей из сиротского приюта, их было человек
двадцать. Филипп, узнав, что у них нет родителей, потребовал, чтобы мать
немедленно купила им всем по гамбургеру, бутылке пепси, мороженому и игрушке.
Ему нельзя было отказывать, иначе он начинал так надсадно рыдать, что сердце
останавливалось. А у него легкие больные, ему этого совсем нельзя… Поэтому у
Лилианы, кроме кредитных карт, всегда были наличные на такой вот случай.
– Скажите, вам знакома женщина по имени Вероника
Штайнек?
– Впервые слышу. Кто это такая?
– Ее труп нашли в пятнадцати метрах от машины вашей
жены. По всей вероятности, они ехали вместе. Вот, взгляните на фотографию.
Манфред посмотрел на снимок – красивая молодая женщина.
Только мертвая.
– Да, я видел ее в клинике в Гмундене. Кажется, Лилиана
говорила, что она русская. Медсестра или что-то в этом роде.
– Санитарка, – уточнил комиссар. – Что могло
быть общего у вашей супруги и санитарки? Почему они оказались в одной машине?
– Уверяю вас, это ровным счетом ничего не означает.
Лилиана еще недостаточно хорошо говорит… говорила по-немецки, наш язык довольно
трудный для иностранцев, и она очень уставала, если приходилось целый день
общаться с австрийцами. Я помню, она так радовалась, когда узнала, что в
клинике есть женщина из русских эмигрантов. Лилиана говорила: теперь хоть будет
с кем душу отвести, можно будет разговаривать, не думая над согласованием
времен. Так что вполне возможно, что эта санитарка ехала в Вену или в
Визельбург и Лилиана вызвалась ее подвезти, чтобы поболтать по дороге.
