– Верно, – удивленно протянул Мискарьянц. –
Какой уж тут сон, когда сроки поджимают, начальство торопит, заказчики теребят,
а у меня ничего не получается… И захочешь уснуть, а не получится.
– Вот видите. Спать нужно обязательно и помногу, иначе
ни о каком продуктивном творчестве и речи быть не может. Пока вы бодрствуете,
вы сами себя насилуете, пытаетесь руководить собственным мыслительным
процессом. А руководите вы им не всегда правильно. Только не каждый находит в
себе силы в этом признаться. Что ж, голубчик, прощаюсь с вами до завтра и еще
раз напоминаю: сон, сон, сон.
Выйдя из палаты, которую занимал Герман Мискарьянц,
Александр Иннокентьевич зашел в комнату, на двери которой красовалась табличка:
«Лаборатория». В обычных больницах за дверью с таким названием занимаются тем,
что исследуют взятые на анализ кровь, мочу, желудочный сок. В кризисном же
отделении, которое возглавлял Александр Иннокентьевич Бороданков, в лаборатории
сидели фармацевты.
– Кто готовит комплекс для восьмой палаты?
– Я.
Молодой парень лет двадцати пяти, крепкий, круглоголовый, с
внимательными темно-серыми глазами, повернулся на своем крутящемся стуле и
вежливо встал.
– Исключите из комплекса все успокоительные и
снотворные препараты, – приказал врач. – Оставьте только лакреол и витамины.
– Хорошо, Александр Иннокентьевич.
От фармацевтов он вернулся в свой кабинет. Ольга сидела за
его письменным столом и читала дневник наблюдений, который Бороданков вел на
каждого пациента. На тетради, которая лежала перед Ольгой, была наклеена бумажка
с надписью: «Палата 8. Мужчина, 30 лет, жалоб нет, хронические заболевания
отрицает. Математик-программист».
Услышав, как открывается дверь, она обернулась и
вопросительно посмотрела на мужа.
– Ну как там дела?
– Ничего нового, Олюшка. Ты же разносила ужин, все сама
видела. Писатель дрыхнет без задних ног, как поступил к нам вчера, так и
отсыпается с тех пор. Художница работает, света белого не видит. Ей нужно было
по договору проиллюстрировать двадцать томов детской энциклопедии, она четыре
тома сделала, и наступил кризис. Помнишь, она жаловалась, когда первый раз
приходила, что ей хочется к каждому тому найти свое образное решение, свой
стиль, а не получается. Рисовать же просто иллюстрации к тексту ей неинтересно.
Сейчас она, по-моему, отоваривает по одному тому в день.
– А Мискарьянц?
– С ним не так просто, детка. Налицо все признаки
острой сердечной недостаточности, по-видимому, от нее он и скончается. Но жить
ему осталось как минимум еще дня два, а то и три, а свою программу он может
закончить уже завтра. После этого у меня не будет оснований задерживать его
здесь, он уйдет домой и умрет в своей постели. А этого, как ты понимаешь,
допускать никак нельзя.
– И что ты предлагаешь?
– Я отменил ему снотворные и успокоительные, оставил
только лакреол и витамины. Это либо замедлит его работу над программой, либо
приблизит конец. Ты не видела мой зонт? Черт, куда я его засунул? А, вот он.
Все, детка, я готов. Пошли.
Александр Иннокентьевич своим ключом открыл тяжелую дверь служебного
входа и тщательно запер ее за собой. В кризисное отделение без ведома и
разрешения заведующего пройти не мог никто, даже главный врач клиники.
* * *
Ольга Решина, жена Александра Иннокентьевича Бороданкова,
была очень счастлива в браке. Своего мужа она завоевывала долго и трудно, целых
семь лет, и теперь дорожила им, как некоторые дорожат автомобилем, на который
копили деньги многие годы.
Ставку на симпатичного холостого доцента кафедры психиатрии
Ольга сделала уже на первом курсе. Ей, приехавшей из далекого Ворошиловграда и
жившей в студенческом общежитии, казалось, что такое замужество будет очень
удачным ходом, полезным и для дальнейшей жизни в Москве, и для карьеры. Она тут
же объявила, что будет специализироваться на этой кафедре, посещала все факультативы
и научные кружки, ходила на консультации, при этом стараясь попадаться на глаза
доценту Бороданкову и выбирая часы, когда он находится на кафедре. Александр
Иннокентьевич, конечно же, не был столь наивен и маневр разгадал сразу. В
романах со студентками для него не было ничего нового, и он достаточно ловко
умел получать удовольствие и при этом не попадаться на крючок. Но в этот раз
ситуация была несколько иной. Дело было в том, что Оля Решина ему не нравилась.
Вкус у Бороданкова оригинальностью не отличался, он любил стройных длинноногих
блондинок с пышной грудью и узкими бедрами. Ольга же была совсем другой –
темноволосой, широкой в кости, с аппетитными округлыми ягодицами и небольшим
аккуратненьким бюстом. Одним словом, типичное не то. К тому же она была
близорука и носила очки, но справедливости ради следует отметить, что очки ей
шли. Глаза у Ольги были хорошей формы, но небольшие, и дорогая оправа с
затемненными стеклами вполне эффективно этот дефект скрывала.
Ольга же подошла к решению поставленной задачи по-деловому и
без ненужных эмоций. На ее глазах стройные длинноногие блондинки добивались
благосклонности Александра Иннокентьевича, но девицы эти все сплошь были со
старших курсов, и краткие бурные романы заканчивались, как только проходила
экзаменационная сессия или миновало страшное мероприятие под названием
«распределение». Девицы с первых трех курсов Бороданковым не интересовались,
ибо психиатрию на младших курсах еще не преподавали. Поэтому в течение первых
двух лет Ольга присматривалась к удачливым конкуренткам, составляя их
обобщенный образ и стараясь вычленить то, что их всех объединяло, чтобы потом
определить для себя те черты и особенности, которых в них не было. Она не стала
перекрашивать волосы, худеть и прилагать усилия к наращиванию бюста. Она решила
«взять» вожделенного доцента своей необычностью, непохожестью на других.
Задача оказалась не так проста, как представлялось вначале.
Изучаемые блондинки были в основной своей массе неглупыми, а некоторые даже
отличались яркой индивидуальностью, остроумием и способностями к избранной
специальности, и Ольге пришлось изрядно поломать голову над тем, в чем можно
было бы их переплюнуть. В конце концов она разработала план, весьма, надо
заметить, рискованный. Она решила начать с заведующего кафедрой, пожилого и
уставшего от студенческих глупостей Марка Наумовича Бермана.
В один прекрасный день второкурсница Оля Решина явилась к
Берману, заливаясь румянцем смущения и робости, и спросила, когда Марк Наумович
сможет принять ее для консультации. Завкафедрой назначил ей прийти в субботу,
во время «окна» между первой и третьей парой. На консультацию Оля пришла в
строгом деловом костюме, держа в руках красивую кожаную папку. Она хотела
выглядеть не юной восторженной студенточкой, а человеком, готовящимся к
серьезной научной работе.
– Мне удалось достать материалы конференции по
психиатрии катастроф, – начала она, открывая «молнию» на папке и извлекая
оттуда аккуратно отпечатанные листы. – Конференция проходила в Пекине, и
все тезисы изданы на китайском языке. К сожалению, английский вариант я не
смогла достать. Вот, Марк Наумович, я сделала перевод, но мне бы хотелось,
чтобы вы его посмотрели. Я не уверена, что правильно перевела некоторые места.
