У Ольги было не так уж много возможностей проводить с
Обориным столько времени, сколько нужно для того, чтобы раскрутить его. В
дневную смену она вообще могла забегать к нему только урывками, потому что в
отделении неотлучно находился муж. В ночную же смену вести долгие разговоры «о
жизни» тоже было не совсем удобно: Юрий, как все нормальные люди, днем
бодрствовал и работал, а ночью откровенно хотел спать, особенно после занятий
любовью. И потом, она сама напела ему о персонале, с которым ее ревнивый супруг
хорошо знаком и который немедленно доложит ему, если она будет слишком часто
подолгу задерживаться в одной и той же палате.
Значит, Обориным должен заниматься кто-то другой. Но кто?
Выбор-то не особенно велик. Понятно, что это должен быть кто-то из «своих». А
круг этих людей очень узок. Главный врач клиники, патологоанатом, трое
фармацевтов, две медсестры, Бороданков и сама Ольга Решина. Главный врач,
патологоанатом, Бороданков и Ольга отпадают. Фармацевтов тоже трогать нельзя,
они работают очень напряженно, да и трудно придумать повод интенсивно общаться
с одним из пациентов, если учесть постоянные напоминания об анонимности
пребывания в отделении и о нежелательности контактов пациентов с кем-либо,
кроме врачей и медсестер. Остаются, стало быть, медсестры, потому как никаких
других врачей, кроме Александра Иннокентьевича, в отделении нет.
Ольга понимала, что и с медсестрой дело вряд ли выгорит. Для
того чтобы ее визиты к Оборину выглядели естественно, нужно, чтобы между ними
сложилось хотя бы подобие близких отношений, а это, учитывая его роман с
Ольгой, вряд ли возможно. Обе медсестры были из числа тех самых «своих»: одна –
жена фармацевта, другая – сестра главного врача. У них не было никакого
медицинского образования, даже среднего, жена фармацевта вообще не имела за
плечами ничего, кроме десяти классов средней школы, и раньше работала
машинисткой в каком-то учреждении, а сестра главного врача была по образованию
педагогом, учителем младших классов. Для работы в отделении они вполне
годились, потому что никакие специальные навыки здесь не были нужны, уколов и
прочих процедур никому не делали, а для того, чтобы разносить в белоснежном
халатике еду и микстуру, особая профессиональная подготовка не требовалась. Для
решения всех медицинских вопросов вполне хватало самого Бороданкова и Ольги.
Конечно, медсестры – люди надежные, проверенные,
заинтересованные в деле, но на контакт с ними Оборин не пойдет. Значит, нужен
новый человек. Нужен мужчина.
Ольга вошла в парк, окружающий клинику, обошла вокруг
центрального корпуса и подошла к небольшому аккуратному двухэтажному зданию. На
двери стоял кодовый замок, но в последние полгода он работал только по сигналу
изнутри, из отделения. Нажатием кнопок снаружи открыть его было нельзя. Такое
правило ввел Александр Иннокентьевич. Она нажала несколько раз на звонок.
– Кто? – послышался голос дежурного фармацевта.
– Это я, Ольга.
Замок зажужжал и щелкнул. Она толкнула тяжелую дверь и вошла
внутрь. В глубине, между двумя колоннами, виднелась лифтовая шахта. Ольга
услышала, как загудел лифт. Через несколько секунд решетчатая дверь
распахнулась, в лифте стоял тот самый фармацевт, который открыл ей дверь.
Лестницы в корпусе не было, вернее, она, конечно, была, но находилась за
потайными дверьми, здание было спроектировано таким образом, что даже если
кто-то из посторонних и проникнет через входную дверь на первый этаж, то на
второй без ведома персонала он подняться не сможет. Дверь лифта запиралась на
ключ на первом этаже изнутри, на втором – снаружи. Конечно, пациентам об этом
не сообщали. К приходу каждого нового человека готовились заранее, и когда
Александр Иннокентьевич приводил очередного подопытного кролика, дверь корпуса
была открыта, а лифт с распахнутой дверью стоял на первом этаже. Это делалось ровно
за три секунды до их появления и столь же быстро приводилось в первоначальный
вид, как только за пациентом закрывалась дверь его персональной палаты.
Ольга прошла в комнату медсестер, повесила в шкаф плащ и
весело кивнула сестре главврача, закончившей ночную смену.
– Что у нас происходит? – спросила она, надевая
халат и шапочку. – Есть новости?
– Все спокойно, – ответила та. – Практически
без изменений. Поэту стало немножко хуже, он совсем ослабел, я его перед
завтраком еле добудилась. Режиссер пока творит, аппетит пропал несколько дней
назад, но других ухудшений нет.
– А юрист? Как он себя чувствует?
– Не жалуется, – пожала плечами сестра
главврача. – Ест много. Вчера работал почти до часу ночи, в половине
первого попросил чаю и перекусить. Я зашла к нему – бумаги по всей комнате, а
он что-то на калькуляторе считает. Труженик!
Она быстро переоделась, подкрасила губы, схватила сумку.
– Все, Оля, я побежала.
– Счастливо, – пробормотала Ольга машинально, не
глядя на нее.
Через час после начала смены она зашла в палату к Оборину.
– Оленька! – радостно кинулся к ней Юрий. –
Наконец-то! Я соскучился.
Он ласково обнял ее, заглядывая в глаза и целуя. Ольга
осторожно высвободилась из его рук.
– Тише, Бороданков в коридоре, – сказала она
вполголоса. – Как твои дела?
– Отлично! Просто отлично.
– Работа двигается?
– Семимильными шагами. Ты даже не представляешь, как
много я успел сделать за эти дни. У меня такое ощущение, что если я пробуду
здесь еще две недели, то напишу полностью первый вариант диссертации. Правда,
здорово?
– Здорово, – согласилась она. – А как ты себя
чувствуешь?
– Ты знаешь, Олюшка, оказывается, не зря говорят, что
работа – лучший лекарь. Я никогда не чувствовал себя так хорошо, как сейчас.
Голова не болит, тахикардии и след простыл. Вот что значит регулярно питаться,
много спать и вести размеренный образ жизни.
– А что, раньше тебя беспокоили головные боли? –
встревоженно спросила Ольга.
– Постоянно. Каждый день к вечеру начинала болеть
голова, а иногда и днем. А здесь за четыре дня – ни разу. Просто удивительно.
– Я рада. Но ты не вздумай сказать об этом Александру
Иннокентьевичу.
– Почему? – удивился Оборин.
– Он сразу же тебя выпишет. Раз у тебя все в порядке,
то тебе нечего здесь делать, понимаешь? Ты же пришел сюда потому, что плохо
себя чувствуешь и это мешает тебе работать над диссертацией. Мы с тобой его
обманули, теперь нельзя отыгрывать назад.
– Ладно, – согласился он. – Ты меня
проинструктируй, что я должен ему говорить, чтобы он меня не выпер отсюда.
– Жалуйся на слабость, головокружение, отсутствие
аппетита.
– Ничего себе! – фыркнул Оборин. – Отсутствие
аппетита! Да ему медсестра скажет, что я все съел подчистую. У меня аппетит
зверский, я даже сегодня ночью просил сестричку принести что-нибудь поесть.
