– Ты куда это собралась, разнагишавшись? Давно не болела? Шубу давай надевай. Оголилась! Зима на дворе. Это тебе не в Москве: в метро нырк – и тепло.
Пришлось переодеваться. Андрей терпеливо ждал навязанную ему спутницу. Увидев Катьку в мутоновой шубе и в монгольской шапке, юноша внутренне застонал, представив себя рядом с этим меховым недоразумением. Катерина так та вообще глаз на гостя не поднимала.
– Пошли, что ли? – взял инициативу в свои руки приезжий.
Девочка, не глядя на спутника, молча кивнула и стала спускаться.
– Ну-у-у… – осмелел Андрей. – Куда пойдем? К елочке?
– Ты ж к училищу хотел?!
– Я не инвалид, сам могу добраться.
– Я тоже тебе не нянька, – нашлась Катька и закусила губу.
– Тогда куда?
– Ну… вокруг дома можно.
– А сигареты здесь у вас где купить?
Катерина в делах подобного рода оказалась человеком абсолютно несведущим, поэтому только и смогла пожать плечами:
– Может, в Гарнизонке?
– Где-е-е? – не понял Андрей.
– Ну, в магазине нашем.
Добрели до магазина. У дверей томилась привязанная к мусорке чепрачная овца, радостно завилявшая остатками хвоста при звуке Катькиного голоса.
– Ре-э-э-на! – бросилась к ней та и обхватила за шею.
«Значит, здесь Женька», – догадалась девочка и не испытала никакой радости при этой мысли.
– Сюда, – показала Катька Андрею и вошла в покрытые инеем двери.
Пока искали прилавок с сигаретами, налетели на Женьку, державшую в руках банку сметаны.
– Здорово! – поприветствовала она нескладную парочку, сверкнув глазами на Катиного спутника.
– Я счас, – сообщил тот и ретировался к отделу винно-водочных изделий.
– Это кто? – прошипела Батырева, провожая незнакомца взглядом.
– Да так… – важно протянула Катя. – Дурак один из Москвы.
– А чего не говорила?
– А чего говорить-то, – пожала плечами обладательница мутоновой шубы. – Каждый год приезжает, – делано равнодушно объявила она подруге. – Надоел уже…
Женька недоверчиво посмотрела на Катьку, но дальше расспрашивать не стала. С бело-коричневой пачкой болгарских сигарет «OPAL» подошел Андрей…
– Купил сигареты? – небрежно поинтересовалась Катя.
– Купил.
– Вот познакомься… – выдавила из себя младшая Самохвалова. – Это Женя.
– Андрей, – представился юноша и с интересом посмотрел на долговязую девчонку в треухе.
– Ага… – улыбнулась ему Женька. – Приятно… Ну в смысле приятно познакомиться.
Катька, как болотная кочка, завозилась где-то в самом низу и дернула Женьку за рукав.
– Там у тебя собака… замерзла…
– Точно! – хлопнула себя по треуху Батырева и поспешила к дверям.
Андрей – за ней. И Катьке ничего другого не оставалось, как замкнуть шествие.
Пока Женька отвязывала Рену, трясшую бородой в сосульках, Андрей закурил.
– Вы домой? – поинтересовалась Батырева.
– Не-а, – соврала Катька. – Нам еще в овощной надо.
– Тогда пока, – без удовольствия простилась Женька и стремительно зашагала к дому, сопровождаемая верной чепрачной овцой.
Андрей проводил смешную парочку взглядом и уточнил у спутницы:
– Это твоя подруга?
– Да какая она мне подруга?! Так, знакомая, – вероломно предала Катька дружбу, испытывая в очередной раз чувство зависти. – С такими… не дружат.
* * *
Век живи – век учись, а всю задницу ни мужу, ни подругам не показывай. Не ожидала! Не ожидала, конечно. Ни от Евы, ни от НЕГО. От Евы особенно не ожидала: подруга хренова. Ну ладно бы Татьяна Адрова… А то – ЕВА. Правильно ее Катька выгнала. Евреи, они до добра не доведут. И хорошего от них ждать нечего. А то живем: все люди – братья.
Верно Лиза говорит: навешала на себя больных да убогих, вместо того чтобы жизни радоваться. Много она сама жизни радовалась?! Видела я эту ее радость: Андрюшечка, Андрюшечка. Ни два, ни полтора этот ее Андрюшечка. Как я без него? Как я без него? Очень просто! Глядишь, жизнь свою устроишь, если сумеешь.
А Еву я не прощу. Не прощу! ОН-то ладно! А Еву – не-е-ет…
Не осталось приятных воспоминаний об этом Новом годе. Ни у кого: ни у Самохваловых, ни у Андреевых; ни у гостей, ни у хозяев; ни у взрослых, ни у детей.
– Конечно, Новый год в провинции – это очень мило, – рассказывала Елизавета Алексеевна коллегам. – Но в меру…
– Так не ездили бы, – отзывались те.
– Нельзя… – таинственно улыбаясь, признавалась Андреева.
– Вот уж глупости! – не соглашались с ней коллеги.
– Молодо-зелено! – крыла Елизавета Алексеевна, вернувшаяся в Москву с чувством выполненного материнского долга.
Ну… во-первых, Андрюшечку определила: Тоня с нужными людьми познакомила – обещали. Что ж, хочет быть связистом – пусть. Во-вторых, поступит – будет где голову прислонить. Опять же Тоня присмотрит. Да и мало ли, чужой город, а тут свои люди: почитай родня, вместе служили…
Но покоя Елизавете Алексеевне почему-то не было. Вот вроде бы и все хорошо, и Тоня расстаралась, и дела уладили, а все равно не то. А не то потому, что ехала Елизавета Алексеевна Андреева с подсознательной надеждой увидеть, как время безжалостно к когда-то близкой подруге.
Увидела? Увидела! Но почему-то оказалось, что именно она, Лиза Андреева, подтянутая, высокая, как думалось, еще молодая, оказалась для Времени нелюбимой падчерицей.
«Она же старше! За что?! – внутренне голосила москвичка, незаметно разглядывая Тоню Самохвалову. – Чем я хуже?!»
«Ничем! – могло бы ответить беспристрастное Время. – Так получилось…»
– Да злая она… – заявила Санечка, в глубине души подозревая Антонину Ивановну в невольном предательстве по отношению к своим, местным, товарищам.
– Да что ты! – возмущалась Самохвалова. – Никакая она не злая! У нее просто жизнь тяжелая.
– Тяжелая? – не выдерживала Санечка и начинала бегать вокруг стола, не имея никаких душевных сил, чтобы усидеть на месте и удержать на стуле свое негодование. – А у тебя не тяжелая?!
– Да ты не кипятись, – осаждала Главную Соседку Антонина. – Муж умер. Сына одна тянет. Ему-то, между прочим, в этом году поступать надо.
На Санечку после этих слов находило затмение, проявлявшееся в любви к обсценной лексике:
– Ты е…сь, что ли?
Антонина Ивановна горделиво поводила плечами, ощущая себя необыкновенно благородной. Тетя Шура в ответ багровела и спешно начинала собираться домой.
