Я оттолкнула его палец.
— Я не собираюсь разговаривать, когда ты в таком состоянии.
— И не надо.
— Ты должен был остаться. Ты же знаешь, что значил для него Спайк. Ты же все видел.
— Да, я все видел. Но не я потащил его в деревню.
— Мама? Пап? — раздался голос Билли. Он стоял у меня за спиной, тер глаза. — Вы ругаетесь из-за Спайка?
— О господи… — Мартин привалился к двери, обеими руками вцепившись в косяк.
— А что с папой?
— Милый. — Я подошла к Билли и подхватила на руки.
— Прости. — Мартин потряс головой. — Прости. — Взгляд его слегка прояснился, и я прочла в нем мольбу, но не поняла ее. Он явно просил о чем-то большем, чем о прощении за пьянку и ругань. Но о чем? Я не знала. Несколько секунд мы смотрели друг на друга — печально, — потом он отвалился от двери и шатко вышел на крыльцо.
Я покрепче обняла малыша.
— А теперь давай-ка обратно в кроватку, Горошинка.
— Папа заболел?
— С папой все хорошо. Просто он очень устал.
Я отнесла Билли в его комнату, уложила в кровать и накрыла одеялом.
Его подбородок задрожал.
— Папа сердится из-за Спайка. Если Спайк вернется, вы не будете больше ругаться?
Я судорожно вдохнула, чтобы не расплакаться.
— Прости, что разбудили тебя, Персик. Взрослые иногда спорят, но ты не виноват, и Спайк не виноват, не волнуйся об этом.
— А папа вернется?
— Ох, малыш. — Я обняла его. — Конечно, папа вернется. Конечно, вернется. А теперь спи.
Еще с полчаса я сидела с ним, пока он не задышал глубоко и ровно, и тогда я доковыляла до спальни, заползла в постель и уставилась на вентилятор. В два часа ночи стукнула входная дверь, я резко села. Мартин на что-то наткнулся, пробормотал: «Сука», ввалился в спальню и рухнул на кровать, не раздевшись. От него разило потом и араком, через несколько секунд он уже храпел, и так громко, что мне захотелось задушить его подушкой. Я пнула одеяло, откинула москитную сетку и побрела в гостиную, где и уснула на диване.
Утром из ванной донесся шум — Мартин принимал душ. Я уловила запах сандалового мыла, проникший в гостиную вместе с тонким облачком пара. Потом в спальне застучали открываемее и закрываемые ящики, скрипнула дверца альмиры, с глухим стуком легла на комод щетка для волос.
Я лежала неподвижно, точно меня пригвоздили к дивану. Мартин прошел мимо, даже не взглянув на меня. Я смотрела на вентилятор — лопасти бежали по кругу. Совсем как мы — круг за кругом.
Стук из комнаты Билли сообщил, что сын не спешит наградить меня утренним поцелуем. Я заставила себя подняться и направилась в его комнату. Стоя на пороге, я наблюдала за тем, как мой ангел берет кубик, сжимает в руке, принимает бейсбольную стойку и швыряет кубик в закрытый голубой ставень. Глухо стукнув о створку, кубик упал на пол, где уже валялись другие. Билли собирался бросить следующий, когда я подхватила его на руки. На миг он замер, затем оплел меня руками и ногами.
Билли не пожелал снять пижаму, которую так не хотел надевать накануне вечером, а заставлять его я не собиралась, лишь натянула ему на ноги сандалии. Поджарила гренок и сварила яйцо, поставила в стаканчик в форме цыпленка, как ему нравилось. Срезала верхушку яйца, напевая «Шалтая-Болтая», и наткнулась на вялый взгляд сына. Я поднесла ему ложку желтка, который он любил больше всего, но Билли сказал:
— Я не голодный.
Лицо его было в красных пятнах, глаза припухли.
— Но ты и вчера не ужинал.
— Я не голодный.
Я опустила ложку.
— Я куплю тебе другую игрушку, Бо-Бо.
Он поставил сбитые локти на стол и, подперев подбородок кулачками, сказал:
— Спайк — не игрушка. Я хочу Спайка. — Губы дрогнули, но он добавил: — Я не буду плакать.
— Можешь поплакать, милый.
Но он не заплакал. Я обняла его, и мы вместе смотрели на остывающий желток. Билли принялся бить ногой о ножку стола. Я пыталась не обращать на это внимания, но — тук, тук, тук…
— Перестань, Цыпленок, — попросила я.
Тук, тук, тук.
— Билли, пожалуйста, перестань.
Тук, тук, тук.
— Ладно. Если не хочешь есть, ступай в свою комнату.
Билли ушел, а я заварила чай, приготовившись вновь услышать удары кубиков о ставень, но из его комнаты не доносилось ни звука. Ни стука, ни плача — ничего. Я направилась туда и увидела, что он лежит на кровати, свернувшись калачиком, поджав ноги к груди.
— Билли, с тобой все в порядке? — спросила я.
— Угу.
Я дотронулась тыльной стороной ладони до его лба. Жара не было.
— Уверен?
— Да.
Попытавшись распрямить ему ноги, я ощутила, как напряжены у него мышцы.
— Билли, солнышко…
— Я не плачу.
Боже. Глядя, как дрожит его тело, я сказала то единственное, чего не должна была говорить.
— Я верну Спайка, малыш.
— Правда? — Его лицо озарилось надеждой. — Обещаешь?
— Я постараюсь.
Билли долго смотрел на меня, а затем произнес:
— У тебя не получится.
— Милый, мы это уладим. Так или иначе, но уладим. Обещаю.
Билли сел и обхватил меня руками. Он не заплакал, просто уткнулся лицом мне в живот. Я вновь его уложила, и он тотчас же свернулся в позу зародыша. Я села рядом, провела рукой по его волосам. Спустя какое-то время дыхание выровнялось, он уснул. Эмоциональное истощение, подумала я. Как и у всех в этом паршивом мире.
Я глядела на съежившееся тельце, гладила по спине, пальцы осторожно пробегались по маленьким выпуклостям позвонков. Я так давно не видела сына без Спайка, что, казалось, он потерял часть самого себя — руку или ногу. Если выписать для него новую игрушечную собачку из Штатов, как скоро ее доставят сюда кораблем? И сможет ли она заменить Спайка? Но даже если бы мне удалось это сделать, поправить все остальное я не могла. Царапины на локтях покрылись корочкой и со временем заживут, и с потерей Спайка он смирится, но… клятые ниггеры?
Рашми вопросительно смотрела на меня, изогнув бровь. Объяснять я ничего не стала, не было сил. Сказала, что Билли плохо спал ночью и нужно дать ему выспаться.
— Возможно, я вернусь поздно. У меня дела в Симле.
Рашми с готовностью кивнула, и я ушла.
Я спустилась на велосипеде по холму мимо того дома — надпись так никуда и не делась, но в остальном деревня выглядела вполне обычно. Вспомнились слова Уокера: «В этой стране штиль сменяется бурей в мгновение ока». Я искала мальчика, отобравшего Спайка, но, разумеется, тот на глаза не попадался.
