— Миссис Митчелл, вы говорите о моей прапрабабушке, которая умерла со своими секретами много лет назад.
Но отпустить Чарли так вот просто я не могла.
— Мать Джонатана помогала Аделе. Присылала ей деньги.
— Простите?
— Я читала дневники Аделы и знаю, что она писала матери Джонатана. Может быть, они достигли каких-то договоренностей на тот случай, если Адела умрет. — Я курила, ожидая, когда же любопытство перевесит нежелание возвращаться к семейному скандалу.
Мистер Сингх поджал губы, но что это означало, раздражение или задумчивость, я понять не смогла.
— Не представляю, как это можно проверить.
— Викторианцы сохраняли все. — Я постучала пальцем по письмам на столе. — Здесь могут быть письма, которыми обменивались Адела и Джонатан.
— Здесь?
— Разве мать Джонатана не жила в этом доме?
Мистер Сингх отнесся к моему предположению довольно равнодушно.
— У нашей семьи несколько домов — в Дели, Джайпуре, Лондоне. Но… — Он стряхнул пепел в массивную хрустальную пепельницу. — Но если она писала из Масурлы, то, скорее всего, жила в старом крыле этого дома. Там сейчас никто не живет, и даже электричество туда не проведено.
— Мистер Сингх, вы, возможно, чувствовали, что ваш дед мог рассказать вам что-то еще. И будь вы постарше или проживи он чуть больше… Как по-вашему, если бы он был сейчас здесь, рассказал бы вам что-то еще?
Маска безразличия наконец дала трещину.
— Мой дед был честным человеком. Он хотел бы, чтобы я знал правду.
— Так не стоит ли попытаться отыскать ее?
Взгляд его смягчился.
— Интересно, не правда ли? Семейная тайна живет, словно призрак, даже тогда, когда все знавшие ее уже умерли.
— Наши тайны — часть наших историй. Эти истории живут.
— Что ж, если этот сирота есть часть истории моей семьи… Думаю, дед хотел бы, чтобы я о нем узнал. — Он раздавил сигарету в хрустальной пепельнице. — Дедовы апартаменты в старом крыле. Крыло закрыли после его смерти.
— А мы могли бы?..
— Да. — Он резко встал. — Идемте посмотрим.
Мы прошли через холл и поднялись по витой лестнице. Отполированные поколениями слуг, перила красного дерева скользили под рукой. Я шла за хозяином по длинному коридору, застеленному плотным узорчатым ковром, старинная медь и увядшая зелень которого отливали мягким блеском, мимо глубоких дверных проемов и никак не могла сообразить, сколько же в доме комнат. Дюжина? Две дюжины?
Свернув за угол, мы оказались в более старой, более широкой, но вместе с тем и более скрипучей и немного отдающей плесенью части коридора и остановились перед украшенной тонкой резьбой дверью. Мистер Сингх открыл ее и жестом предложил мне пройти в большую, но душную комнату. Закрыв когда-то комнату от муссона, ее, наверно, так и не проветривали с тех пор.
— Пыль протирают, но в прочих отношениях здесь ничего не изменилось со смерти деда.
Эркерное окно закрывали тяжелые шелковые портьеры, и, когда мистер Сингх раздвинул их, в потоке солнечного света закружились пылинки. В проеме уютно расположился восьмиугольный столик с мраморной столешницей, по обе стороны которого стояли обтянутые серым шелком кресла. Значительную часть пространства занимала массивная кровать под устало обвисшей москитной сеткой. Холодный камин охраняли книжные стеллажи.
— Дед умер в этой комнате.
Не зная, что сказать, я лишь кивнула и направилась к стеллажам. Взгляд мой скользнул по купольному потолку густого цвета индиго с приглушенным матовым блеском и осколками стекла. В самой вершине купола зыбко мерцал кружок белого алебастра. По всей видимости, потолок должен был имитировать ночное небо с полной луной в центре — эксцентрично и, как мне показалось, довольно по-детски для спальни.
У изножья кровати притулился ротанговый сундучок, а в затененном алькове я заметила письменный стол — черного дерева, с резными рельефами неких мифических существ — и чиппендейловский стул. Мистер Сингх подошел к стулу и провел ладонью по сиденью.
— В детстве я проводил здесь немало времени. Этот вот стул… — Он похлопал по спинке. — Дед часто сидел здесь и читал мне, а я устраивался на полу, у его ног.
Я шагнула к сундучку:
— Можно?
— Конечно.
Я подняла крышку, ожидая обнаружить стопки журналов и перехваченные ленточкой письма, но меня ждало разочарование — одеяла и постельное белье.
— Я поищу на книжных стеллажах?
Мы осмотрели каждую полку. Снимали книги, пролистывали. Заглянули в расписной кувшин, перевернули фарфоровую вазу, открыли резную шкатулку для драгоценностей. Золотые петли едва слышно скрипнули, но шкатулка оказалась пустой, если не считать какого-то серого осадка, напоминавшего мотыльковую пыльцу.
— Странно, — сказала я, когда мы просмотрели все книги.
— Честно говоря, я и не думал, что мы что-то найдем.
— Я о другом. Странно, что у него нет ни одного сборника стихов. Их ведь кто-то отпечатал и переплел. Один я нашла в отеле «Сесил», другой в клубе.
Мистер Сингх покачал головой:
— Я ничего такого не видел.
— Стол? — Я повернулась к алькову.
Он кивнул.
Мы выдвинули ящички. Старомодные авторучки с засохшими на перьях чернилами. Пожелтевшие приглашения на обед и чай. Несколько монеток. Почтовая бумага. Сборник поэзии, зачитанный, но не тот. И никаких писем.
Мистер Сингх сунул руки в карманы и пожал своими внушительными плечами:
— Что ж, мы сделали, что могли.
— Извините, что заставила вас пройти через все это. И спасибо, что показали комнату.
— Прелестная, да? Вы заметили, какой здесь потолок?
Мы посмотрели вверх. Я попыталась отпустить какой-нибудь убедительный комплимент насчет этой довольно неуклюжей копии звездного неба и луны, но мистер Сингх опередил меня.
— Ну конечно! — Лицо его выражало удивленное довольство человека, только что поставившего на место последнюю деталь головоломки. — Дед заказал этот потолок, чтобы показывать мне созвездия, и в детстве я, бывало, смотрел на него часами. Только после смерти деда я заметил один изъян. — Он указал на тонкую белую линию между темно-синим пояском и купольным потолком. Казалось, художник каким-то образом пропустил тонкую, длинную полоску. — Я еще подумал тогда, что не замечал этого в детстве, потому что меня интересовали только звезды. Но может быть, тогда этого и не было.
К полному моему изумлению, мистер Сингх снял туфли, встал на кровать, потом переступил на прикроватный столик и, подняв руку, вынул из-за пояска листок бумаги.
— Дед, ах ты хитрец.
