— Ну и сволочь! — говорит Кампорези. Дзампьери резко убирает руку из-под ноги Чедерны.
Тот не понимает, что на них нашло, обычно им весело, когда он подтрунивает над Митрано, а тут все встали на его сторону. Развоображались вконец — вот в чем дело, Чедерна им так и говорит:
— Чего вы развоображались? — но легче от этого не становится, и стыд, который все больше переполняет его, не проходит — противное, непривычное чувство. Даже Йетри старается не смотреть в его сторону, словно ему за него неловко. — Чего вы развоображались? — тихо повторяет Чедерна.
Митрано тянет его за рукав.
— Я тут стоял, — говорит он плачущим голосом.
Чедерна хватает его за руку, выворачивает ее и держит, пока Митрано не начинает просить пощады.
— Лейтенант, вы в буррако играете?
— Нет, синьор.
— А в брисколу?
— Тоже нет.
— Ну хоть в тресетте?
— Командир, вам правда хочется сыграть в карты… сейчас?
— А вы можете предложить что-то получше? Только не в шашки. Игра для придурков. — Он разбивает колоду пополам и смотрит, какая открылась карта: червовый валет. — Ну и скукотища, лейтенант! Поверьте мне: кончится тем, что мы проиграем эту войну. Эти ублюдки добьются того, что мы подохнем со скуки.
Единственные, кто шевелится в бункере, — маленькие волосатые пауки на дрожащих ножках, тоже спрятавшиеся здесь от песчаной бури и бомб. Они ползают вниз головой там, где нет людей, то есть на потолке, который буквально кишит ими. Солдаты провожают паучков глазами — больше смотреть особенно не на что. Маттиоли протягивает руку, зажимает одного паучка большим и указательным пальцами, глядит, как тот дергается, а потом раздавливает.
Сержант Рене первым нарушает тишину — если это можно назвать тишиной, поскольку минометы продолжают обстрел. Он говорит то, что в подобной ситуации все предпочли бы не слышать:
— А где Торсу?
Рене пересчитал своих и заметил, что не хватает сардинца. Он сразу понял, кто отсутствует, за годы проводить перекличку стало для него столь же естественно, как дышать. Чтобы понять, какого пальца не хватает у него на руке, Рене понадобилось бы столько же времени.
Помрачневшие солдаты молчат. Потом Аллане говорит:
— Он остался в палатке. — И добавляет, словно пытаясь оправдаться за всех: — Ему плохо. С койки не встать.
В последние дни температура у Торсу то опускалась, то поднималась, нередко доходя до сорока. В самые тяжелые минуты он бормочет что-то несвязное, отчего остальные лопаются со смеху. Твердую пищу Торсу принимать не может, лицо осунулось, скулы заострились, и хотя он почти ничего не ест, расстройство желудка не проходит. Ночью Рене слышит, как Торсу стучит зубами от холода, пару раз даже пришлось заткнуть уши восковыми затычками.
— Надо за ним сходить, — говорит Дзампьери, но в ее взволнованном голосе слышна истеричная нотка.
Несколько ребят с нерешительным видом встают на колени, ожидая приказа командира. Поскольку приказа не слышно, они усаживаются обратно на землю. Рене вопросительно смотрит на Чедерну: это самый надежный из его людей, единственный, с кем он должен считаться.
— Нельзя его сюда тащить, — говорит Чедерна. — Сидеть он не может, а положить его негде.
— Ну ты и козел! — взрывается Дзампьери.
— Сама ты козлиха!
— Боишься, что Торсу займет твое место?
— Нет. Боюсь, что кого-нибудь убьют.
— И давно ты у нас стал таким заботливым? Я думала, тебе важно только, чтобы тебя не убили.
— Дзампа, ты не понимаешь, что говоришь.
— Разве? Почему же тогда Митрано теперь стоит снаружи, а ты прилип к моей заднице?
— К твоей заднице только вошь прилипнет.
— Прекратите! — вмешивается Рене. Ему нужно подумать в тишине. Помимо того, что принести Торсу на руках будет непросто, остается проблема места. Можно перетащить его на командный пункт, но тогда надо пересечь плац — самое незащищенное место на базе. Ради одного солдата ему придется подвергнуть серьезной опасности четырех или пятерых людей. Это оправдано?
Чедерна пристально глядит ему в глаза, словно читая его мысли. Качает головой.
Очередная серия взрывов, за которой следует ответный удар пулеметов, выпускающих впустую одну обойму за другой. Сержант видит фиолетовую вспышку, но возможно, ему просто показалось. На потолке встречаются два паука: некоторое время изучают друг друга, трогают лапками, потом расходятся в разные стороны. «Соберись!» — говорит себе Рене. Один из его людей остался в палатке. Рене делает над собой усилие, чтобы не думать о бледном, покрытом испариной лице Торсу, забыть звук его голоса и то, как они в последний раз вдвоем ходили в горы и наткнулись на оленя. Нужно научиться не думать о человеке, о товарище как о личности, стереть из памяти его черты, тембр голоса, запах — лишь тогда ты сможешь рассматривать его просто как боеспособную единицу. Наверное, чтобы решить его собственную проблему, надо действовать так же. Но сейчас об этом думать некогда. Сейчас гремят взрывы. Антонио, не отвлекайся! Не слушай взволнованное дыхание Дзампьери! Сдерживай страх! Факты, только факты. Один твой солдат в опасности, зато он находится достаточно близко к внешним укреплениям. Так что он достаточно защищен. С другой стороны, пятеро движущихся людей могут попасть на три минуты или даже больше под огонь противника. Быть командиром — значит, взвешивать все возможности, а Рене — хороший командир, он отлично справляется с этой ролью. Объявляя свое решение, он уверен в нем на сто процентов.
— Остаемся здесь, — говорит он, — и ждем.
— Который час?
— Только что пробило полночь.
— Надо бы сходить оглядеться.
— Вот ты и иди.
— Ага, уже иду.
Однако с места никто не двигается.
Чедерна давно забыл про Митрано, но в душе остался горький осадок. Он никак не возьмет в толк, зачем сидеть в убежище, пока враг обстреливает лагерь. Пора выйти наружу и перестрелять их всех, выкурить из укрытия, засыпать их вонючие норы бомбами — только такого конца заслуживают те, кто воюет, как последние трусы. Как жаль, что он еще не в спецвойсках: просыпаться ночью, прыгать с парашютом с высоты три тысячи метров в опасную зону, осуществлять зачистку деревни, выкуривать террористов из их укрытий, надевать им на голову капюшон, связывать по руками и ногам. А если по ошибке кого-нибудь пристрелишь — тем лучше.
В убежище жарко, ноги затекли. Чедерна снова начинает думать об отпуске и об Аньезе: надо похитить ее сразу после защиты диплома и уехать вместе на море, в Сан-Вито. Если повезет, в октябре еще можно купаться, но даже если будет плохая погода, они все равно весело проведут время — будут трахаться на продавленной тетиной кровати, не задергивая штор, чтобы соседи могли подсматривать. В Сан-Вито сохранился запах его детства, запах каникул, и когда они занимаются там сексом, все приобретает иной вкус. Во дворе до сих пор стоит ржавый вольер, в котором тетка держала пару тропических попугаев. В клетке им было слишком тесно, и попугаи постоянно лупили друг друга крыльями и клевались. Чедерна дал им прозвища, какие — забыл, а для всех остальных членов семьи это были просто попугаи тети Мариэллы. Все были разочарованы, потому что попугаи не выучили ни слова, только издавали резкие крики, наполняли клетку пометом да беспрерывно ссорились, но все равно он их любил и горько плакал, когда они умерли: сперва — один, а через несколько дней — другой. Чедерна закрывает глаза и начинает вспоминать.
