В четыре часа утра снова раздается вой сирены. Три коротких сигнала, между ними пауза — значит, тревога окончена. Многие ребята в убежище спят, позабыв о голоде и не чувствуя, как затекло все тело. Все с трудом соображают, поэтому возвращение в палатки проходит медленно и нервно.
Только для лейтенанта Эджитто на этом все отнюдь не заканчивается. Его разбудили, как только ему удалось забыться сном (это ему так кажется — на самом деле он проспал больше часа).
— Док, вы нам нужны.
— Да, — отвечает Эджитто, но подняться не может и через секунду вновь засыпает.
Его трясут:
— Док!
— Да?
— Пойдемте со мной!
Кто-то стаскивает его с раскладушки. Эджитто не успевает рассмотреть лицо и звание. Он с силой растирает руками лицо, сдирая сухую кожу. Хватает со стула штаны.
— Что такое?
— Док, один из наших отказывается выходить из укрытия.
— Он ранен?
— Нет.
— А что с ним?
Посетитель колеблется.
— Ничего. Просто не хочет выходить.
Эджитто натягивает носок. В нем полно песка, пока надеваешь — царапает кожу.
— Почему вы пришли ко мне?
— А к кому еще нам идти?
— Из какой ты роты?
— Из «Чарли», синьор.
— Пошли!
Буря еще не окончилась, но стала тише, чуть сильнее обычного ветра, несущего пыль. Они идут, наклонившись вперед и прикрывая глаза руками.
Парень сидит на корточках посреди убежища. Рядом с ним — два товарища, явно пытающиеся в чем-то его убедить: увидев, что в укрытие входит Эджитто, они приветствуют его и быстро удаляются через другой выход.
Парень похож на обмякший тряпичный манекен, из которого вынули набивку, а потом снова зашили. Плечи повисли, голова склонилась на грудь. Эджитто усаживается напротив. Солдаты унесли с собой фонарики, поэтому Эджитто приходится зажечь свой. Он прислоняет фонарик к цементной стенке.
— Что с тобой?
Солдат не произносит ни звука.
— Я задал тебе вопрос. Отвечай старшему по званию! Что с тобой?
— Ничего, синьор.
— Ты не хочешь выходить?
Солдат отрицательно качает головой. Эджитто читает имя у него на груди:
— Тебя зовут Митрано?
— Да, синьор.
— Полное имя?
— Митрано Винченцо, синьор.
Парень дышит ртом. Наверное, он сильно вспотел — щеки пунцовые. Эджитто представляет битком набитое убежище. В воздухе до сих пор висит резкий запах пота, смешанный с другим, не столь отчетливо узнаваемым запахом, который издают прижатые друг к другу тела многих людей. Поражение блуждающего нерва, думает он. Приступ паники, гипоксия. Он спрашивает у солдата, бывало ли с ним что-нибудь подобное, не употребляя слов «паника» и «кризис», а говоря о «клаустрофобии» — это звучит научно и не обидно. Солдат отвечает, что никогда не страдал клаустрофобией.
— У тебя сейчас кружится голова?
— Нет.
— Тошнота, помутнение в глазах?
— Нет.
В голову Эджитто закрадывается подозрение.
— А ты случайно… — Он показывает на пах солдата.
Тот с ужасом глядит на него:
— Никак нет, синьор!
— Ничего постыдного в этом нет.
— Я знаю.
— Со всяким бывает.
— Со мной этого не случилось.
— Ну хорошо.
Ситуация странная. Эджитто нужно выявить симптомы, за которые он мог бы уцепиться. Анамнез, диагноз, лечение: так работает врач, других надежных методов он не знает. Может, солдат просто испугался? Эджитто пробует его успокоить:
— Сегодня ночью больше не будут стрелять, Джузеппе.
— Меня зовут Винченцо.
— Винценчо, прости.
— Я же вам только что сказал. Винченцо Митрано.
— Ты прав. Винченцо. Сегодня ночью больше не будут стрелять.
— Я знаю.
— Можно выходить. Опасность миновала.
Солдат прижимает колени к груди. Поза ребенка, а взгляд — нет, взгляд взрослого.
— На самом деле особой опасности и не было, — настаивает Эджитто. — Ни один снаряд не попал на территорию базы.
— Взрывы гремели близко.
— Да нет, не близко.
— Близко, я слышал.
Эджитто начинает терять терпение. Он не мастак утешать, не умеет подобрать нужные слова. Митрано вздыхает:
— Док, они бросили меня снаружи.
— Кто бросил тебя снаружи?
Солдат неопределенно мотает головой в сторону и закрывает глаза. Слышно, что в нескольких шагах от убежища стоят его товарищи — ждут и о чем-то тихо переговариваются. Эджитто разбирает «он у нас не очень крепкий» и уверен, что и солдат все слышал. Митрано говорит:
— Так и стоят.
— Хочешь, я их отошлю?
Митрано глядит в сторону выхода. Качает головой:
— Неважно.
— Я уверен, что это вышло случайно.
— Нет. Они бросили меня снаружи. Я сидел вон там, а они придумали, как сделать так, чтобы я попался в ловушку. Нарочно все подстроили.
— Ты можешь рассказать об этом капитану Мазьеро. Если сочтешь нужным.
— Нет. И вы никому не рассказывайте, док.
— Хорошо.
— Клянетесь?
— Клянусь.
Три, если не четыре минуты проходят в молчании. Целая вечность для невыспавшегося человека, оказавшегося в темной норе.
— Сколько тебе лет, Винченцо?
— Двадцать один, синьор.
— Может, ты хочешь с кем-нибудь поговорить? Со своей девушкой? Тебе стало бы легче.
— Нет у меня девушки.
— Тогда с мамой?
Митрано сжимает кулаки.
— Не сейчас, — резко отвечает он. Потом прибавляет: — Знаете, док, у меня есть собака.
Эджитто реагирует с излишним энтузиазмом:
— Правда? А какая?
— Пинчер.
— С приплющенной мордой?
— Нет, это бульдоги. У пинчеров длинная морда и прямые уши.
Лейтенант охотно развил бы эту тему, чтобы как-то отвлечь солдата, да вот только о собаках ему ничего не известно. Он смутно помнит, что когда-то и ему хотелось щенка, — нет, это Марианна просила собаку, а ему хотелось, чтобы ей ее подарили, — так или иначе, дело ничем не закончилось. Для Эрнесто домашние животные были разносчиками смертельной заразы, а для Нини еще одно живое существо усложнило бы и без того запутанные отношения в семье. Эджитто думает, что наверняка он многое потерял. Но даже если так, это уже давно не имеет значения.
