Он слышит тяжелое дыхание на другом конце провода. Она плачет. Жаль, что она не здесь, рядом с ним, — он бы обнял ее, вытер ей слезы. Хорошо, что она плачет, ведь для них это самое светлое и печальное мгновение, отсюда начнется их история, и через много-много лет они будут помнить эту минуту.
— Какой же ты дурак, Рене!
— Нет, Розанна. Я все сделаю как надо, обещаю! Вдвоем… вдвоем мы как-нибудь справимся.
— Замолчи! Неужели ты не понял?
— Что?
— Уже слишком поздно.
У Рене пересохло во рту. Он говорил долго и быстро. Американцы вокруг разговаривают на повышенных тонах, орут в трубку, лают, как псы, ни на кого не обращая внимания. От шума у него голова идет кругом.
— Что ты сделала? — спрашивает Рене.
— Слишком поздно.
— Розанна, что, черт возьми, ты сделала?
Овцы несутся по склону, качаются на тоненьких ножках, морды искажены страхом. Что-то не так, пастуха не видно. Они решили нас обмануть. Огонь, огонь, огонь из всех стволов! Грузовик взрывается с таким грохотом, что потом долго свистит в ушах. Надо быть ко всему готовыми, надо быть начеку. Ребенок еще не ребенок, а комар. Высосут через трубочку, и за пять минут все кончено.
— Прощай, Рене! — говорит Розанна. — Береги себя!
Массажистку зовут Оксана, ей тридцать восемь лет, но на вид больше. Она из Туркменистана — для Чедерны это всего лишь еще одна поганая дыра где-то к северу, еще одно место, куда не стоит стремиться. Кроме этого, она не рассказывает ему о себе почти ничего: когда он пытается завязать беседу, она резко его обрывает, указывая на кушетку или, когда дело кончено, на дверь. На вопросы она отвечает односложно и ни разу не спрашивает о его жизни. В отместку Чедерна заставляет ее сократить время массажа. Он сразу же хватает ее за руку и кладет ее туда, куда ему хочется. Ей это не нравится, долгая подготовка позволяет ей воспринимать свою работу с меньшей брезгливостью — Чедерна не настолько бесчувственный, чтобы этого не заметить. На все про все хватает нескольких минут. Потом он снова оказывается на улице — он совсем не ориентируется на этой американской базе, а тревога не только не угасла, а, наоборот, становится все сильнее. Как только он успевает добраться до палатки, в которой молча, с понурым видом сидят его товарищи, ему хочется снова. Он хочет Оксану. Ни о чем другом он думать не может. Его железы безостановочно вырабатывают семя, чересчур много семени.
В течение дня он пять раз является к массажистке. Руками — это совсем не то, он не получает полного удовлетворения, но что поделать? Когда он пытается добиться большего, она его отталкивает. А когда дверь барака закрыта, он принимается пинать ее и бить кулаками.
— Выходи! — орет он. Потом слоняется по базе, но не проходит и получаса, как он возвращается. Она на месте. Он обрушивает на нее град вопросов, неужели он ревнует к проститутке? Она просто ходила в туалет. Он с трудом успокаивается.
Накануне третьего вечера в Дилараме у него кончаются деньги. Он пытается уговорить Оксану обслужить его бесплатно. Она даже не подпускает его к кушетке. Чедерна принимается ее оскорблять. Результат нулевой.
Он возвращается в палатку еще более взвинченным. Просит взаймы у Ди Сальво. Теперь он его лучший друг, других не осталось.
— Я тебе и десяти центов не одолжу, козел!
— Ну, пожалуйста!
— Отвали, Чедерна! Иди просить милостыни у других!
Он просит у Пеконе, у Ровере, у Пассалакуа, даже у Абиба. Все говорят, что у них нет денег, или просто отвечают «нет» с презрением, которого он не заслуживает. В конце концов он идет к Дзампьери.
— Зачем тебе деньги?
— Я не могу тебе сказать.
У Дзампьери под глазами круги.
— Все равно я бы тебе не дала, — говорит она. Вид у нее отсутствующий, глаза помутнели и стали похожи на глаза ее покойной бабушки, у которой была катаракта.
— Чрезвычайная ситуация.
— Нет. Неправда. Чрезвычайная ситуация уже была. Теперь ничего чрезвычайного не происходит.
— Ладно тебе, Дзампа, ну помоги мне!
— Знаешь, сколько часов я не сплю? Восемьдесят четыре. Я подсчитала. Восемьдесят четыре. Наверное, мне уже никогда не уснуть.
Чедерна в растерянности уходит. Ни одного евро не выклянчил. Как быть, если он не соберет деньги, он не знает.
Перед ужином он снова стоит перед бараком Оксаны. Он что-нибудь даст ей взамен. У него есть отличный нож, он стоит куда дороже десяти евро. Нож с резиновой рукояткой и антибликовым покрытием на лезвии. Жалко с ним расставаться, но он купит себе такой же, когда вернется в Италию.
Он врывается внутрь, на этот раз она на другой половине, причем не одна. Оксана выставляет его на улицу, понося почем зря на своем языке. Чедерна усаживается прямо на землю. Смеркается, а он все сидит и рисует в воображении, чем она занимается с другим солдатом. Ему-то она точно позволит больше, ведь он американец. Когда тот выходит, Чедерна тайком освещает его фонариком. Негр. Оксана только что была с негром! Он врывается, как фурия, захлопывает за собой дверь. Хочет застать ее на месте преступления, полуголой. Но на Оксане, как всегда, фартук, она стоит и укладывает на кушетке чистые полотенца.
— Ты была с ним?
Она бросает на него высокомерный взгляд. Пожимает плечами. Она не понимает.
— Что? Значит, и негров обслуживаешь?
— Do you have the money?
[16]
— спрашивает она, не оборачиваясь.
— No, — отвечает Чедерна.
— No money, no massage.
[17]
Сейчас она опять его выставит. Надо успокоиться. Чедерна достает с пояса нож.
— I have this,
[18]
— говорит он.
Оксана отскакивает. Прижимается к стенке.
— Put it away!
[19]
— кричит она. Одной рукой пытается дотянуться до ящика тумбочки на колесиках.
Она неправильно его поняла. Чедерна не собирался делать с ней ничего плохого. Он начинает хохотать.
— Гляди, как ты теперь заговорила!
— Put it away! — повторяет женщина.
За кого она его принимает? За подонка?
— Ну что ж, — говорит Чедерна, — раз ты думаешь, что я подонок, давай-ка повеселимся!
Он приближается и ногой отталкивает тумбочку. Она не сводит глаз с черного лезвия.
Чедерна крутит ножом в руке (он умеет поворачивать его пальцами на триста шестьдесят градусов — многие завидуют его ловкости).
