Говорили, что у них был такой уговор – она ему обеспечивает
губернаторство, а он за это на ней женится! Говорили, что Селиверстова, змея в
мехах и бриллиантах, держит его на короткой приструнке и краем руководит именно
она, а вовсе не ее муж!
Глеб Звоницкий, выслушивая трагические истории о нелегкой
судьбе промышленника и политика Александра Ястребова, взятого в железные клещи
собственной женой, поначалу сильно раздражался, порывался возражать, а потом
перестал.
Невозможно никому ничего объяснить. Невозможно, и все тут!..
Никто не поверит, а если и поверят, то не до конца, и будут еще внимательнее
искать подвох и подсчитывать промахи и ошибки. Людям нравится считать тех, кто
сильнее и умнее, пройдохами и болванами. Так легче жить!.. Вот лежишь ты на
диване или на кухне котлетный фарш крутишь, а тут по телевизору Инна Васильевна
– волосы белые, глазищи голубые, на пальце перстень, даже в телевизоре видно,
как играет! Да еще муж губернатор! Сидела бы себе, не лезла никуда, так нет,
она и на телевидении, она и на радио, и премию какую-то учредила, и фонд помощи
каким-то детям придумала! Не иначе все денежки из бюджета сама украла – не на
свои же кровные фонды и премии учреждает! Денежки украла, накупила на них шуб и
особняков, муж-подкаблучник вякнуть не смеет, у такой разве вякнешь!.. Сразу
видно, стерва и зараза, нормальные женщины такими не бывают! У нас шуб и
особняков не имеется, и с мужем вчера чуть было не подрались, зато мы
нормальные! Как все.
Трудно быть не таким, как все. Неважно, лучше или хуже, все
равно трудно.
Катя Мухина, у которой когда-то был хвост на макушке и
веселые ямочки на щеках, тоже была не такая, как все, – по рождению. Она была
дочкой большого человека, следовательно, избалованная, богатая подрастающая
стервочка – в глазах окружающих. Только в отличие от Инны Селиверстовой она
никогда не умела за себя бороться!..
– Катя, – повторил Глеб Петрович настойчиво, – вы бы ехали
домой! Поздно уже!
– А? А, сейчас поеду. Да. Хорошо.
Она будто разговаривала сама с собой, и Глеб вдруг вспомнил
эту ее манеру, появившуюся как раз когда погибли родители, – она говорила,
словно не слыша собеседника.
Черт тебя побери, с тоской подумал Глеб.
Он еще помаялся возле нее, потом сел на диванчик напротив.
Катя смотрела в окно, на темную площадь с конной статуей. И статуя, и площадь
были похожи на все европейские площади до одной, и только собор не похож! Глеб
стал смотреть на собор. Статую он не любил.
– Глеб Петрович, – Катя очнулась так неожиданно, что Глеб
даже удивился, – а почему вы в Питере? Вы же были в Белоярске!
– Я в командировке.
– А где вы теперь работаете?
Он помолчал. Вопрос показался ему странным.
– У Ястребова.
– Он ведь губернатор?
– Ну да.
– Все правильно, – сама себе сказала Катя Мухина. – Сначала
у папы, а теперь у того, другого! Вам же надо где-то работать! Да и какая
разница, был один губернатор, стал другой, подумаешь!
Он помолчал, но потом все же переспросил:
– Что вы сказали?
– А наш дом? – вдруг спросила она. – В нем Ястребов живет,
да? И дача! Помните нашу дачу?
– Езжайте домой, Катя. Хотите, я вызову вам такси?
Она покачала головой, сосредоточенно глядя в чашку.
– Я поеду, когда тут все закроют. Уже скоро, они в час закрываются.
Они закроются, и я тогда поеду.
Тут она встрепенулась, повернулась и ощупала свой портфель,
словно проверяя его сохранность. Портфель был на месте, и Катя поглубже
засунула его за спину.
– Кать, вы что? – грубо спросил Глеб. – С ума сошли?
– Иногда мне кажется, что да, – быстро согласилась она. –
Раньше мне так часто казалось, особенно после смерти мамы, а потом стало
полегче. Но теперь опять кажется.
– Вам кажется, что вы сошли с ума?!
Катя Мухина – или как она там по мужу? – печально посмотрела
на него и торжественно кивнула.
Глеб взял себя рукой за подбородок. Подбородок кололся.
…Нет, конечно, он знал и раньше, что она истеричка! И тогда,
в Белоярске, когда они с Инной Васильевной наперегонки ухаживали за ней, бедной
девочкой, потерявшей мать и отца, было понятно, что у нее «не все дома», как
аккуратно выражался Осип Савельич, Иннин водитель, но Глеб был уверен, что это
пройдет. Любая в истерику кинется, если отца прикончили и мать застрелили почти
у нее на глазах! Но с тех пор прошло достаточно времени для того, чтобы прийти
в себя!..
…Или она и впрямь сумасшедшая?..
Он ушел бы, если б мог!..
Глеб вздохнул, отпустил подбородок и попросил осторожно:
– Расскажите мне, что случилось, Катя. Или ничего не
случилось и вы думаете, что сошли с ума, ну, просто потому, что вам так
кажется?
Катя Мухина сосредоточенно допила остывший кофе и облизала
край чашки с присохшей кофейной пенкой.
– Меня хотят убить, – объявила она, проделав все это. – И,
должно быть, скоро убьют.
Глеб помолчал.
– Кто и за что хочет вас убить?
Она подвинулась на диване, вытащила из-за спины портфель и
показала его Глебу:
– Вот за это!..
Ниночка собиралась на вечеринку. Это всегда было трудно –
собраться на вечеринку, да еще такую, где будут незнакомые мужчины,
приглашенные не просто так, а «с целью». Ну, то есть там будут всякие, конечно,
но «целевые» тоже будут! С тех пор как Ниночку бросил муж, она полюбила
исключительно «перспективные» вечеринки. Перспективными считались такие, где
можно встретить «подходящего» мужчину, неважно, женатого или холостого, главное
– с деньгами!
А что?! Весь век сидеть, как вон Катька Мухина сидит? Миль
пардон, то есть не Мухина, а как ее?.. Зорькина, что ли? Нет, не Зорькина!
Зайкина? И не Зайкина, точно!
Ниночка засмеялась, рассматривая внутренности шкафа, в
котором в два ряда висели костюмы: на верхней перекладине пиджаки, на нижней –
брюки и юбки. К каждому пиджаку прилагалось и то и другое. Так значительно
удобнее, чем что-нибудь одно.
Ниночка прекрасно знала, что фамилия Катиного мужа Зосимов и
Катя, соответственно, тоже Зосимова, просто Ниночка терпеть не могла Генку и
делала вид – хоть бы и сама перед собой! – что все время забывает его фамилию.
Что же за наказанье такое?! Одежды вагон, а надеть нечего!..
Ниночка наугад вытащила юбку, приложила к себе и покрутилась
из стороны в сторону.
