Ничего, милый, посиди, подумай, тебе полезно.
Вошла Катя, посмотрела на Глеба в брюках, и вид у нее стал
забавный – вот-вот расхохочется. Глеб сто лет не слышал, как она хохочет.
Она подошла и сзади подтянула ему штаны, как маленькому.
– Ты весь из них вылезаешь.
– Это потому, что ты их высушила.
– А лучше было бы в мокрых, да?
– Ты принесла мне рубашку?
– Вот, но она неглаженая.
У рубашки был такой вид, как будто ее жевал дракон. Глеб,
морщась, натянул рубашку, хоть прикрыл расстегнутые брюки.
– Кать, – сказал он тихо, – я сейчас с ним поговорю, а ты
мне не мешай, хорошо?
– Что значит «не мешай»? Ты собираешься его бить?!
– Я его уже побил немного. – Глеб наклонился, чертовы брюки
впились в живот, и поцеловал ее в лобик, как маленькую. Она тут же дернула
головой. – Я не собираюсь его бить, но мне нужно знать, что он искал в твоей
квартире и что именно он приволок в своем портфеле. Он же с портфелем пришел.
Может, взрывное устройство!
– Глеб, я тебя прошу…
– И не надо меня просить!..
Он вышел в соседнюю комнату, где сидел ее муж – при его появлении
тот вскочил, – и посмотрел оценивающе.
Муж был красив вопиющей мужской красотой, и Глеб моментально
почувствовал себя здоровенным уродом и мерзким чудовищем в одном лице.
Муж был высок, строен, широкоплеч, длинноног, голубоглаз,
румян и блондинист. Длинные волосы, выгоревшие на кончиках, доставали почти до
плеч. Музыкальные пальцы, державшие сигарету, слегка подрагивали. Безупречные
плечи облачены в дорогой кашемир. Безупречные ноги – в дорогие джинсы.
На скуле у мужа наливался синяк. Глеб сослепу двинул, когда
тот стал дергаться в темном коридоре, и попал по физиономии, хотя
членовредительством заниматься не собирался.
– Моя фамилия Звоницкий, я работал с Мухиным Анатолием
Васильевичем, Катиным отцом, – сказал Глеб сурово и похвалил себя за то, что
сообразил, с чего начать. У записного красавца вытянулось лицо и яблочный
румянец немного поблек. – Анатолий Васильевич перед смертью просил меня
присматривать за Катей. И я хочу спросить у вас, уважаемый, что происходит.
Катя неслышно вошла в комнату и стала так, чтобы Глеб мог ее
видеть. Когда он сказал «присматривать», она улыбнулась быстрой и грустной
улыбкой.
Никто не просил Глеба присматривать за ней, вот в чем дело!
Когда-то ее отдали Генке, насовсем отдали, и с тех пор за ней никто никогда не
присматривал.
– Вы меня слышите, уважаемый?
– А что происходит? – пробормотал «уважаемый». – Ничего не
происходит!
– Что вы искали в коридоре? Да еще в темноте?
Красавец пожал плечами неуверенно. Глеб понимал, что
партизана на допросе в гестапо из Катиного мужа не выйдет, все расскажет как
миленький, но ему не хотелось слишком долго возиться. Следовало быстро и
аккуратно выяснить все, что нужно, вернуться в гостиницу и заняться своими
делами.
Почему он опять влез в чужие, когда у него так много своих?!
Впрочем, нет, не в чужие, в Катины. По правде говоря, он
никогда из них не вылезал, просто отвлекся ненадолго.
– Я знаю, что вы собираетесь спровадить вашу жену в
сумасшедший дом и лишить ее прав на эту квартиру. Какие конкретно действия вы
предпринимали в этом направлении? И пожалуйста, – тут Глеб наклонился к
красавцу, и тот моментально подался назад, – говорите быстрее, у меня очень
мало времени.
Эта киношная фраза – «у меня очень мало времени» –
подействовала на Генку странным образом.
Он вдруг оскалился, отшвырнул сигарету – Катя проследила за
ней взглядом и кинулась поднимать – и закричал:
– Что вы себе позволяете!? Вы вообще кто?! Какой такой
охранник?! Да я сейчас милицию позову, и тебя отсюда в наручниках выведут! Как
ты сюда попал!? Ты любовник моей жены, да?!
– Тихо, – сказал Глеб. – Тихо, тихо. Без истерик.
– Да что вы себе позволяете?! Кто вам дал право?! Это
частная собственность, знаете ли!! Если вы сию секунду не уберетесь отсюда вон,
я звоню в милицию! А ты… ты шлюха, вот ты кто!
Генка всегда был романтической натурой и, самое главное,
искренне верил себе, когда ему этого хотелось: в данный момент он искренне
чувствовал себя обманутым мужем, застигшим вероломную жену на месте
преступления.
– Значит, так, – сказал Глеб, подошел поближе и твердой
рукой взял Генку за запястье. – Мне не нравятся твои вопли. Ты отвечаешь на мои
вопросы внятно, быстро и толково. Потом я решаю, что с тобой делать, и мы с
Катей уезжаем. Кивни, если ты меня понял.
– Куда… уезжаете?
– Ты меня понял? – повторил Глеб мягко и так же мягко
толкнул Генку в кресло. Тот с размаху сел. Глаза у него стали как блюдца,
перепуганные, детские.
Эта детскость наверняка очень нравится женщинам. Они, должно
быть, треплют его по волосам, запускают в них пальцы и называют Генку со
снисходительным любовным сочувствием «маленький мой».
– Что ты искал?
– Сумку… – тем же детским шепотом ответил Генка, и ресницы у
него дрогнули, и губы обиженно надулись.
– Катину?
Он кивнул.
– Зачем она тебе понадобилась среди ночи?
Генка молчал.
– Ему, наверное, документы нужны на квартиру, – сказала Катя
независимым тоном. На Генку она старалась не смотреть. – Только они у меня в
портфеле, а не в сумке.
– Зачем тебе среди ночи понадобились документы на квартиру?
– Да не нужны мне документы! – тоненько закричал Генка. –
Она же ненормальная, что вы ее слушаете! Она всегда была ненормальной, а уж
когда у нее папаша с мамашей перекинулись, вообще стала невменяемая! – Тут он
повернулся к Кате, и лицо у него покраснело: – Дура! Что ты несешь?! Какие
документы ты придумала?! Не нужны мне они задаром, я и так знаю все, что там
написано!
Глеб тряхнул его за плечо, и он моментально скис.
– Документы тебе не нужны. Тогда зачем тебе понадобилась
сумка?
– Там… там… Это не я, это она придумала! Вы поймите, это не
я, я сразу говорил, что не надо, что это… Что нас за это…
– Кто она? Катя?
– Илона! – выкрикнул Генка. – Она все придумала! Она
сказала, что нужно позвонить, и все! Катьку заберут в милицию, и дело с концом!
Да вы поймите меня, нельзя так жить! Я не живу, я в аду горю каждый день!
Каждый божий день горю в аду!
