– Кулебяка – фамилия художника, – пояснила она. – Это такой
концептуалист, Генка его очень уважает. И он на самом деле живет в одном
подъезде с Ниночкой!
– Мы вышли, – продолжал Генка как ни в чем не бывало, – и
увидели твою Ниночку, и Илона моментально все придумала!
– Кто-нибудь может подтвердить, что вы в вечер убийства
просто были в гостях в том же подъезде?
– Да кто угодно может подтвердить! Илона, например!
– Это не подходит.
– Ну, сам Кулебяка может! Хотя, когда мы уходили, он уже
никакой был, но все равно может! Наверное. По крайней мере, мы весь вечер у
него просидели, это он подтвердит. Наверное.
– А кроме вас с Илоной, кто-нибудь еще в гостях у него был?
– Никого не было, – глядя на Глеба честными-пречестными
глазами, поклялся Генка. – Илона показывала свою новую инсталляцию, она
называется «Соль земли», и… больше никого не было.
Глеб подумал немного.
– Вы вышли от этой вашей запеканки…
– От Кулебяки!
– Вы вышли от Кулебяки, обнаружили Ниночкин труп, решили
позвонить Кате и вызвать ее на место преступления. А почему вы в милицию сразу
не позвонили? Чтобы ее взяли с поличным, так сказать?
Генка застеснялся.
– Я хотел, – признался он и потупил глаза, – но Илона меня
отговорила. Она сказала, что в ментовке номер сразу определят и узнают, кто
владелец телефона. Она сказала, что гораздо лучше будет, если Катька приедет и
менты ее прямо на месте возьмут, тепленькую!.. Мы думали, что Катька там в
обморок упадет, а соседи милицию вызовут, но она не упала, и милиция позже
приехала.
– И Илона тебе велела забрать у нее телефон, – подытожил
Глеб.
– Ну да, – согласился совершенно несчастный Генка. – Если бы
мы телефон забрали, никто никогда не узнал бы, что ей не Ниночка звонила, а
звонила Илона. И я бы сказал, что Катька невменяемая и ее надо на экспертизу,
или как это называется у ментов!..
Поначалу Глебу очень хотелось Генку убить. Потом… раздавить,
как мокрицу или слизняка. Теперь он смутно понимал, что ни давить, ни убивать
нельзя, нужно как-то использовать его в своих интересах, но было противно.
– Тебя прислала Илона, и ты искал Катин телефон, чтобы от
него избавиться. Я понял. Кать, принеси его портфель, я посмотрю, что там у
него.
– Зачем вам мой портфель?! Не смейте его трогать! Вы не
имеете права!
– Имею, – сказал Глеб совершенно хладнокровно. – Катя,
принеси, пожалуйста!
Портфель – из очень дорогой кожи, шелковистой на ощупь –
оказался почти пустым. Генке нечего было в нем носить, никаких бумаг он не
писал и эскизов в последнее время тоже почти не рисовал, и портфель ему был
нужен исключительно «для красоты».
В первом отделении лежал складной зонтик, и больше ничего.
Глеб вынул зонтик и аккуратно положил на журнальный столик. Во втором болтался
свернутый в трубку мужской журнал с соблазнительной красавицей на обложке. Глеб
вытряхнул красавицу, и сердце у него вдруг стукнуло чуть сильнее, чем
полагалось.
Пистолет.
– Так, – самому себе сказал Глеб. – Это интересно.
Полой своей рубахи он подцепил пистолет за ствол и извлек из
портфеля.
Катя медленным движением подняла руку, как будто хотела
защититься. У Генки от изумления приоткрылся рот.
Играет? Так хорошо играет? Или вправду видит пистолет первый
раз в жизни?
– Ты где это взял, убогий? – ласково спросил Глеб и
аккуратно положил пистолет поверх глянцевой красавицы. – Только не говори, что
нашел на улице, я тебе все равно не поверю.
Генка с ужасом смотрел на маслянистую черную штуку, лежащую
на столе. Вместе с этой штукой в комнату как будто вошло разрушение, нечто
такое, что уже никогда нельзя будет изменить, и это было очень страшно.
– А он… настоящий? – сглотнув, спросил Генка и умоляюще
посмотрел на Глеба. – Самый настоящий?
– Пистолет самозарядный специальный, – не моргнув глазом,
сообщил Глеб Звоницкий. – Принят на вооружение в тысяча девятьсот восемьдесят
третьем году. Предназначен для бесшумной и беспламенной стрельбы в условиях
нападения и защиты. Ты застрелил Ниночку именно из этого пистолета?
– Я его никогда не видел! Я не знаю, как он туда попал! Не
знаю, клянусь! Я никогда… – Генке хотелось заплакать, но он понимал, что
плакать перед этим мужиком не имеет смысла. Его не удастся ни убедить, ни
разжалобить. Ужас пробирался все выше, и казалось, что щупальца этого ужаса
ползают и шевелятся под кожей, как змеи. – Я никогда его не видел, клянусь! Я
не знаю, как он туда попал! Я не знаю, не знаю!!!
– Ниночка, – пробормотала Катя, и губы у нее затряслись, –
Ниночка, девочка моя…
Глеб перевернул журнал так, чтобы она не видела пистолет.
– Подожди, – сказал он ей, – не трясись. У этого, – он
кивнул на Генку, – не было никаких мотивов! Слышишь, Катя?! Никаких, ни одного.
И убить он не способен, разве ты не видишь?
– Но у него… пистолет, – она посмотрела на Глеба.
– Откуда у тебя в портфеле мог взяться пистолет?
– Мне его подбросили! – затараторил Генка, тараща глаза. –
Ей-богу, подбросили! Враги!
– Какие враги, а?
– Откуда я знаю! Враги, враги кругом! Я живу в аду, сам не
знаю, как я еще жив! Это враги, говорю же!..
– О господи, – пробормотал Глеб, – это не Катю, а тебя
лечить нужно. Лоботомией. Когда ты в последний раз открывал портфель?
– А?
– Портфель когда открывал, спрашиваю!
– А… в кафе. Я был в кафе с девушкой и кошелек искал, а
потом оказалось, что кошелек в пиджаке, а в портфеле его нет. Я все перерыл, и
никакого пистолета тогда не было.
– Стоп, – перебил Глеб Звоницкий. – С какой девушкой ты был
в кафе? С этой своей Илоной?
– Нет! Не-ет! Я был с Асей!
– Как?! Еще и Ася имеется?!
– Она тут ни при чем! Она святая! Я клянусь, что она святая!
– Откуда она взялась, эта святая девушка Ася?
– А она уже давно… Она сама ко мне подошла, мы
познакомились, и я… ну, я совсем голову потерял, совсем! – Тут Генка ударил
себя кулаком в грудь и сказал торжественно: – Это самая большая любовь моей
жизни! Все остальное не имеет значения. Только она.
Глеб посмотрел на Катю, а Катя на него. Потом они оба
уставились на Генку.
– Господи, – сказала Катя через некоторое время. – Ты,
оказывается, такой дурак, Генка! Ты просто очень глупый человек. Как это я
сразу не поняла?.. Это же так очевидно.
